Уильям Теккерей - Кэтрин

Уильям Мейкпис Теккерей

Кэтрин

ГЛАВА I,

представляющая читателю главных действующих лиц этой повести

В ту славную историческую эпоху, когда канул наконец в небытие семнадцатый век (с его распрями, цареубийствами, реставрациями, перереставрациями, расцветом драм, комедий и проповедей, реформатством, республиканством, оливер-кромвелизмом, стюартизмом и оранжизмом) и на смену ему пришел здоровяк - восемнадцатый; когда мистер Исаак Ньютон обучал студентов в колледже Святой Троицы, а мистер Джозеф Аддисон служил в апелляционном суде; когда гений-покровитель Франции отыграл все свои лучшие карты и теперь уже начали ходить с козырей его противники; когда в Испании было два короля, поочередно друг от друга улепетывавшие; когда у английской королевы состояли в министрах такие плуты, каких не видывал мир - даже в наше время подобных не сыщешь, - а об одном из ее генералов и поныне не решен спор, кто он был, гнуснейший ли скряга или величайший герой; когда миссис Мэшем еще не утерла нос герцогине Мальборо; когда за самый невинный политический памфлет сочинителю отрезали уши; когда в моду только что начинали входить пудреные парики со множеством буклей, а Людовик Великий, надевавший такой парик еще в постели, до того, как явиться придворным, с каждым днем казался им все более постаревшим, осунувшимся и хмурым...

В год, иначе говоря, одна тысяча семьсот пятый, в славное царствование королевы Анны, жили некоторые личности и произошли некоторые события, коим, поскольку они вполне в духе господствующих ныне вкусов и пристрастий; поскольку отчасти они уже описаны в "Ньюгетском календаре" и поскольку (как будет видно из дальнейшего) они неотразимо вульгарны, обольстительно пакостны и в то же время увлекательны и трогательны, - ничто не мешает стать предметом нашего повествования.

И хотя нам могут возразить, - и не без оснований, - что неотразимо вульгарные и обольстительно пакостные личности уже не раз находили себе место в сочинениях выдающихся писателей нашего времени (чья слава, бесспорно, переживет их самих); хотя, чтобы пойти по стопам бессмертного Феджина, нужно обладать шагом гения, а заимствовать что-либо от покойного, но вечно живого Терпина, знаменитого Джека Шеппарда, или нерожденного Дюваля - дело почти невозможное, и притом это было бы не только дерзостью, но и явным признаком неуважения к восьмой заповеди; хотя могут сказать, что, с одной стороны, лишь самоуверенный выскочка взялся бы писать на тему, уже разработанную авторами, пользующимися прочной и заслуженной известностью; что, с другой стороны, эта тема разработана ими с такой полнотой, что больше тут и сказать нечего; что, с третьей стороны (если для вящей убедительности взглянуть на дело больше, чем с двух сторон), публика уже довольно наслышана о ворах, убийцах, мошенниках и о Ньюгете как таковом - настолько, что сыта по горло, - мы все же, с риском услышать все эти возражения, неопровержимые по своей сути, намерены извлечь еще несколько страничек из судебной хроники, дать читателю испить еще один освежающий глоток из "Каменного Кувшина" {Таково, как вам, сударыня, должно быть известно, деликатное название Ньюгетской королевской тюрьмы.} мы еще послушаем тихие речи Джека Кетча, подпрыгивая в седле на ухабах Оксфордской дороги, и вместе с ним обовьемся вокруг шеи его пациента в конце нашей - и его - истории. Честно предупреждаем читателя, что готовимся пощекотать его нервы сценами злодейств, насилий и страданий, подобных которым не найти даже в...; впрочем, не нужно сравнений, они ни к чему.

Итак, в году 1705 то ли королева Англии и впрямь опасалась, как бы на испанский престол не сел французский принц; то ли она питала нежные чувства к германскому императору; то ли почитала своим долгом довести до конца борьбу, начатую Вильгельмом Оранским, который заставил нас расплачиваться и драться за его голландские владения; то ли на нее в самом деле нагнал страху бедняга Людовик XIV; то ли просто Сара Дженнингс и ее муженек непременно хотели воевать, зная, что это сулит им недурную поживу, - но так или иначе было уже ясно, что война будет продолжаться, и по всей стране шли рекрутские наборы, парады, ученья, развевались флаги, били барабаны, гремели пушки, и боевой пыл не знал удержу - ну в точности, как в памятном всем нам 1801 году, когда корсиканский выскочка стал угрожать нашим берегам. В Уорикшир прибыл вербовочный отряд полка доблестного Каттса (того самого, что за год до того был наголову разбит при Бленгейме); устроив свою штаб-квартиру в Уорике, капитан отряда и его помощник капрал разъезжали по всей округе в поисках героев для пополнения сильно поредевших рядов воинства Каттса - а заодно и приключений, которые скрасили бы им деревенскую скуку.

Наши капитан Плюм и сержант Кайт (кстати сказать, поименованные храбрые офицеры проделывали свои художества в Шрусбери об эту самую пору) действовали примерно так же, как герои Фаркуэра. Они скитались от Уорика до Стрэтфорда и от Стрэтфорда до Бирмингема, уговаривая уорикширских землепашцев сменить плуг на копье, и время от времени отправлять кучки завербованных рекрутов в качестве подкрепления для армии Мальборо и мяса для изголодавшихся пушек Рамильи и Мальплакэ.

Из этих двух персонажей, коим предстоит играть весьма важную роль в нашем рассказе, лишь один был, по всей вероятности, англичанином. Мы говорим "по всей вероятности", ибо джентльмен, о котором идет речь, был лишь смутно осведомлен о своем происхождении и, надо сказать, не проявлял к этому вопросу ни малейшего любопытства; но, поскольку разговаривал он по-английски и почти всю свою жизнь провел в рядах английской армии, у него были достаточно веские основания претендовать на высокое звание британца. Звался он Питер Брок, иначе - капрал Брок драгунского полка лорда Каттса; лет имел от роду пятьдесят семь (впрочем, даже это не вполне достоверно); рост пять футов семь дюймов; вес около ста восьмидесяти английских фунтов; грудную клетку, которой мог позавидовать знаменитый Лейч; руку у плеча толщиной с ляжку танцовщицы из оперного театра; желудок, способный растягиваться для приема любого количества пищи, полученной или уворованной; незаурядную склонность к спиртным напиткам; а также большой навык в исполнении застольных песен не самого изысканного свойства; умел ценить шутку, любил и сам пошутить, не всегда удачно; в хорошем расположении духа был весел, шумен и грубоват; в дурном становился настоящим исчадием ада: орал, ругался, бушевал, лез в драку, как это нередко бывает с джентльменами его сословия и воспитания.

Мистер Брок был в буквальном смысле то, чем себя назвал маркиз Родиль в обращении к своим солдатам, после того как он оставил их и бежал: hijo de la guerra - дитя войны.