Жан-Жак Руссо - Рассуждение о начале и основании неравенства между людьми
- Название:Рассуждение о начале и основании неравенства между людьми
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Литагент «Стрельбицький»f65c9039-6c80-11e2-b4f5-002590591dd6
- Год:неизвестен
- ISBN:нет данных
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Жан-Жак Руссо - Рассуждение о начале и основании неравенства между людьми краткое содержание
«Рассуждение о начале и основании неравенства между людьми, Сочиненное г. Ж. Ж. Руссо» – сочинение выдающегося французского мыслителя и писателя Жан-Жака Руссо (франц. Jean-Jacque Rousseau, 1712-1778). *** Неравенство, по мнению автора, должно быть уничтожено в государстве, где частные лица располагают общей информацией друг о друге. Мировую известность прозаику принесли произведения «Новая Элоиза, или Письма двух любовников», «Руссовы письма о ботанике», «Семь писем к разным лицам о воспитании», «Философические уединенные прогулки Жан Жака Руссо, или Последняя его исповедь, писанная им самим», «Человек, будь человечен», «Общественный договор», пьеса «Пигмалион» и стихотворение «Fortune, de qui la main couronne». Жан-Жак Руссо прославился как выдающийся деятель эпохи Просвещения и человек широкого кругозора. Его сочинения по философии, ботанике и музыке глубоко ценятся современниками во Франции и во всем мире.
Рассуждение о начале и основании неравенства между людьми - читать онлайн бесплатно ознакомительный отрывок
Интервал:
Закладка:
Когда бы мы хотели положить дикого человека, столько искусным в размышлениях, как его представляли нам ваши Философы; когда бы мы, по их примеру сделали его самого Философом, открывающим чрез самого себя превысочайшие истинны, делающим себе, чрез последствие весьма отделенных рассуждений, правила о справедливости и причине выводимые из любви к порядку вообще, или из сведомой ему боли его Творца; одним словом, когда бы мы присвоили его уму столько смысла и просвещения, сколько он иметь должен, и сколько в самой вещи находится в нем, неповоротливости и неосмысленности, какую пользу получил бы весь род изо всей такой метафизики, которая не могла бы другим быть сообщаема, и погибла бы вместе с вымыслителем своим? Какие успехи мог бы учинить человеческий род, будучи рассеян в лесах между зверей? И до какого степени могли бы довести свое совершенство, и просветить себя взаимно люди, которые не имея твердого жилища и никакой друг к другу надобности, едва ли могли повстречаться два раза во всю жизнь свою; да и то один другого не зная, и ничего друг другу не говоря?
Надлежит помыслить о том, сколь многими понятиями одолжены мы употреблению слова; сколько грамматика упражняет, и облегчает действия разума, и вспомнить обо всех непостижимых трудах, и о бесконечном времени, коего долженствовало стоить первое изобретение Языкове; пускай присоединят сии рассуждения к прежним, и тогда можно будет рассудить, скольким надлежало пройти тысячам веков, для открытия исподволь в, человеческом разуме тех действий, какие он иметь в состоянии.
Да будет мне позволение на несколько рассмотреть замешательства, оказывающиеся в первых происхождениях языков. Я мог бы удовольствоваться припамятованием и повторением здесь изысканий Г. Аббата де Кондильяка о сей материи, утверждающие все во всем мое мнение, может быть, они то и подали мне первую мысль о сем, но как способ, которым сей Философ решит те затруднения, кои он сам себе о начале установленных знаков предложил, показывает, что он уже то предполагал, о чем я теперь еще вопрошаю, та есть, некоторый род общества уже установленного между вымышлителями языка. Я мню, что ссылаясь на сии его рассуждения, долженствую присоединить к ним мои собственные, дабы представить те же самые затруднения в такой ясности, какая приличествует к моему содержанию. Первая из оных мне представляющаяся, есть вообразить, как могли языки учинишься нужными: ибо когда люди не имея и никакого между собою сношения, и ниже какой в надобности, то не возможно понять, ни необходимости, ни возможности его, когда оно не было необходимо. Я сказал так как и многие другие, что языки начались в сообщении домашнем между отцов, матерей и детей: но кроме того, что тем не решатся противополагаемые мнения, сие было бы сходно с погрешностью тех, кои рассуждая о состоянии природном, прилагают к оному понятия, взятые из общества, видят всегда семейство, собранное в едином обиталище, и членов оного, сохраняющих между собою союз столь тесный, и столь прочный, как между нами, где толикое число общих нужд людей соединяет; вместо, что как в сем первобытном состоянии, не имея ни домов, ни шалашей, и ни чего собственного ни в каком роде, всякой поселялся где ни попало, и часто на одну только ночь мужской пол и женский сообщались нечаянно по случайной встрече и вожделению, так что речь им не весьма потребна была к изъяснению того, что они друг другу сказать имели, и столь же легко они и расставались. [13]Мать кормила детей своих грудью сперва для собственной своей надобности; потом как привычка учинила ей оных милыми, она то делала уже для их, а коль скоро становились они в состоянии сами сыскивать себе пищу; то, не замедлив, они оставляли мать свою; и как почти не было другого средства им находить друг друга, разве чтоб не терять одному другого из виду, то скоро доходили они до того, что уже меж собою не узнавались. Примечайте еще, что младенец имея нужду обо всем потребном для него истолковать, и, следовательно, более предметов сказать матери, нежели мать младенцу: то он должен бы составить большую часть сего вымысла, и что язык, какой мы употребляем наибольшей частью должен быть его собственным изобретением; от чего столько множится языков, сколько будет людей, которые ими говорить станут; чему споспешествует еще жизнь бродящая, которая не дает никакому наречию времени утвердиться: ибо ежели сказать, что мать научает младенца выговаривать слова, которыми он должен у нее испрашивать какой-либо вещи, то сие показывает, как учат языкам уже установленным, и не то как оные установлялись.
Положим, что сия первая трудность побеждена: перейдем на минуту пребезмерное пространство, долженствующее быть между самым природным состоянием, и надобностью в языках; и положа их нужными, [14]будем искать того как могло начаться их установление. Вот новое затруднение гораздо больше прежнего: ибо ежели люди имели надобность в слове, чтоб научиться как думать, то конечно имели они больше нужды уметь мыслить для приобретения словесного искусства: и когда бы можно было разуметь каким образом произношение голоса стало принято за выражение договорное понятий наших, то еще бы и тогда оставалось узнать, какие могли быть выражения сего договора о таких понятиях, которые, не имея предмета чувствительного, не могли быть изъяснены ни телодвижением, ни голосом, так что едва ли возможно вымыслить догадку сносную, каким образом могло родиться сие искусство сообщать между собою мысли, и восстановилось сношение между разумом; искусство превысокое, и столь отдалившееся уже от своего начала, но которое философы находят еще в таком безмерном расстоянии от совершенства своего, что нет единого толь смелого человека, который бы дерзнул уверять, что может оное когда-нибудь до того дойти, хотя бы все перемены, кои приносит с собою время необходимо были остановлены в его пользу, и все предрассудки были истреблены в Академиях, или бы пред оными умолчали, да и сами Академии могли бы упражняться попечением о сем колком предмете чрез целые века беспрерывно.
Первый язык человеческий, наречие самое всеобщее, самое выразительное и единое, которое для человека потребно было прежде, нежели надлежало уговаривать людей, в общество собранных, есть вопль природный. А как сей вопль не иначе был извлекаем, как некоторым родом побуждения в случаях нужды, то есть: для испрошения помощи в великих опасностях, или некоторой отрады в жестоких болезнях, то и не был оно в великом употреблении во обыкновенном течении жизни, где владычествуют чувствования гораздо смиреннейшие. А когда понятия людей начали распростираться и умножаться, и восстановили они уже между собою сообщение гораздо теснее, тогда выискивали они большее число знаков, и наречие пространнейшее, умножили наклонения голоса, и приобщили к тому телодвижения, которые по свойству своему суть гораздо выразительнее, и которых смысл не столько зависит от предыдущего определения. Потому уже предметы, видимые и движущиеся, выражали они телодвижениями, а те, которые касаются слуху, чрез звук и подражательные: но как телодвижения означают предметы только в близости предстоящие, или весьма способные к опасению также действа видимые, кои не во всеобщем употреблении, понеже темнота, или междоположение какого тела, делает оные бесполезными, и требуют сами внимания больше, нежели возбуждают; то вздумали, наконец, заменишь оные применениями голоса, которые, не имея такого отношения к некоторым понятиям, гораздо способнее изображать их все, как знаки установленные, которая замена не могла учинена быть без общего согласия, и довольно трудным образом к приведению в действо такими людьми, коих грубые органы не имели еще никакого упражнения; и еще того труднее к постижениям по себе самом: ибо о сем единодушном согласии должно было предложить и рассуждать, и кажется, что слово весьма было нужно к тому, чтоб установить употребление слова.
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: