Жан-Жак Руссо - Рассуждение о начале и основании неравенства между людьми

Должно рассуждать, что первые людьми употребленные слова имели в их мыслях о значение гораздо пространнее тех, которые употребляются в языках уже учрежденных, что они не ведая разделения речи на ее составляющие части, давали с начала каждому слову смысл целого предложения. Когда ж начали они различать подлежащее от сказуемого, и глагол от имени, к чему требовалось непосредственного усилия разума, то существительные сперва были не иначе как имена собственные, и наклонение неопределенное было одно только известное время в глаголах; что ж касается до прилагательных, то понятие о них долженствовало быть открыто не без великого труда; ибо всякое прилагательное есть слово отделенное, а отделения суть действия трудные и почти неестественные.

С начала каждому предмету дано было имя особливое, не рассуждая ни о родах, ни о видах, которых различить сии первые сочинители не были в состоянии, и всякой предмет представлялся их уму особенно, так как они изображаются природою. Если один дуб назывался А, то другой назывался Б, так что чем более знание было ограничено, тем более лексикон становился пространен. Замешательство всего оного словаря нелегко могло быть отвращено: ибо, для распределения существ под наименования общих родов, надлежало знать все их собственности и различия, надлежало иметь примечания и определения, то есть требовалась История Естественной и Метафизики гораздо более, нежели люди оного времени иметь могли.

Сверх того общие идеи не могли вселиться в разум без помощи слов, и разумение не иначе их понимает, как по предложениям. Сия есть одна из тех причин, для чего скоты не могут произвести таковых идей, ниже когда приобрести совершенности от них зависящей. Когда обезьяна бросается от одного ореха к другому, то не думают ли, что имеет она общее понятие о сем роде плодов, и что она первообразное свое понятие о сем сравнивает с сими двумя разными орехами? Нет без сомнения; но вид одного из сих орехов возобновляет в памяти ее то чувствование, какое она имела от другого, а глаза ее получая от того некоторое известное образование, возвещают ее вкусу то чувствование, которое она от сего получит. Всякое общее понятие содержится точно в разуме; а если хотя мало воображение вмешается, то понятие тотчас становится особенным. Испытай вообразить себе вид дерева вообще, никогда того не достигнешь, надлежит оное видеть поневоле, маленькое или большое, редкое или густое, светлое или темноватое; а если бы зависело от тебя и чтоб видеть только то, что находится во всяком дереве, то сей образе не будет уже похож на дерево. Так точно существа отделенные видимы бывают, и не можно их понять иначе как по словам. Одно только определение треугольника подает подлинное о нем понятие: как скоро захочешь вообразить его в уме своем, уже то будет такой-то треугольник, а не другой, и не можно без того обойтись, чтоб его линии не сделать чувствительными, или плоскости его не приписать какого цвета. Следственно надлежит произносить предложения, надлежит говорить, дабы иметь понятия всеобщие; ибо, как только воображение остановится, то разуме уже шествует с тою лишь помощью слова. И так, если первые вымыслители не могли имен дать как только тем понятиям, которые они уже имели, то из сего следует, что начальные никогда не могли быть иначе, как собственными именами.

Но когда, чрез средства мне непостижимые, наши новые грамматисты начали распространять свои понятия, и делать свои следа общими, то невежество вымыслителей долженствовало ограничить сей способ учения гораздо тесными пределами, а как они с начала весьма умножили имена особенных вещей, потому что не знали родов и видов, так после сделали мало видов и родов и по недостатку рассуждения о существах по всем их различиям. Чтоб довольно простерт разделения, надлежало иметь больше испытания и просвещения, нежели сколько они иметь могли, и больше искания и труда, нежели сколько они употреблять желали. Но когда и ныне вседневно изобретают новые виды, которые до сего сокрыты были от всех наших примечаний, то пускай рассудит всяк, сколько долженствовало быть оных скрыто от таких людей, которые не иначе судили о вещах, как по первому взгляду? Что принадлежит до первообразных родов и до понятий всеобщих, то излишне и примолвить о том, что оные долженствовали также сокрыты быть от них, например, как могли они вообразить, или уразуметь слова, материя, дух, существо, образ, начертание, движение, понеже и философы наши, употребляющие оные толь долговременно, с великим трудом и сами их понимают, ибо как понятия, придаваемые сим словам, суть метафизические совсем, то они не находили никакого им образца в естестве.

Я остановлюсь на сей первой поступи, и прошу моих судей прекратить здесь чтение свое, дабы по изобретению одних существительных физических, то есть, по той части языка, которую всего легче было изобрести, рассудить, сколько еще пути ему останется для выражения всех человеческих мыслей, для получения твердого вида, чтоб можно им было говорить в народе, и тем иметь силу в обществе; я прошу их рассудить о том, сколько требовалось времени и знания к изобретению чисел, [15]слов отделенных аористов, или значений неопределенных, и всех времен в глаголах, частиц, сочинениях, связании, в предложениях, в доводах, и к составлению всей логики потребной к человеческой речи. Что до меня касается, ужасаясь от умножающихся трудностей, и удостоверен будучи о невозможности почти доказанной, чтоб языки могли родиться и быть установлены чрез средства просто человеческие; я оставляю тому, кто пожелает предпринять разбор сей трудной задачи; что было нужнее, общество ли уже учрежденное к установлению ЯЗЫКОВ, или языки уже изобретенные к установлению общества?

Но какое бы состояние ни было сих первых начал, по крайней мере видимо, из малого попечения принятого природою, к учинению в людях ближайшего обхождения чрез взаимные их нужды и облегчению употребления слова, сколько она мало приготовила их к сообщению, и сколько мало имела она участия во всем, что ни учиняли в установлении сих союзов. И в самом деле, трудно вообразить для чего бы в сем первобытном состоянии человек возымел скорее надобность в другом человеке, нежели обезьяна или волк в подобном себе, так как и полагая сию надобность, какая бы причина могла обязывать другого оную надобность исполнять; ниже того, как и в сем последнем случае могли они согласиться между собою о договорах. Я знаю, нам твердят непрестанно, что ничего не было бы беднее, как человеке в сем состоянии; и если то правда, как я мню уже и доказал, что он не мог иначе возыметь желания и случая выйти из оного, как по прошествии весьма многих веков; то сие было бы судиться с природою, а не с тем, кого она таковым образом устроила; но ежели я прямо разумею сию речь явного, то сие слово такое, которое не имеет никакого смысла, или которое не иное значит, как горестное чего-нибудь лишение и страдание тела, или души: и так, желал бы я, чтоб мне истолковали, какой бы роде бедности мог быть существа свободного, которого сердце пребывает в тишине и тело в здравии? Я вопрошаю, которая жизнь, гражданская или естественная, подвержена более учиниться несносной пользующимся оными? Мы не видим почти вокруг себя кроме таких людей, кои жалуются на свое бытие, многие еще есть такие, которые лишают сами себя оного, сколько от них зависит! так что законы Божеские и человеческие совокупно едва довольны к отвращению сего беспорядка; я вопрошаю, слыхано ли когда, чтоб дикий человек, находящейся в свободе, хотя помыслил жаловаться на жизнь свою, и предать себя смерти? Итак, пускай рассуждают с меньшею гордостью, с которой стороны есть прямая бедность. Напротив того ничего не было бы беднее человека дикого ослепленного просвещением, терзаемого страстями, и рассуждающего о состоянии отменном от его состояния. Сие было определено от премудрейшего Провидения, что все те способности, которые он имел во власти своей, не долженствовали открыться иначе как по случаям в них упражнения, дабы они не были ему излишними, или тягостными прежде времени, ни поздними и бесполезными в надобности. Он имел в едином внутреннем побуждении все, что ему нужно было для жизни в состоянии естественном, и не имеет в разумении исправленном ничего более, как только что ему нужно для жития в обществе.