Юзеф Крашевский - Король в Несвиже (сборник)

– Но ни к чему не принуждает, – отозвался Гоздзкий, – предпочитаешь, пан староста, в Ярычове сидеть в тюрьме, я не против.

– Твоя несдерженность, – ответил староста, – чёрт тебя возьми… подпишу.

– Добровольно, – добавил Гоздзкий, – и ругаться не нужно, потому что это ни к чему не пригодится, а кровь испортит.

Тут Гоздзкий пункт за пунктом начал диктовать:

– Пан староста каниовский даёт согласие на развод со своей женой de domo [28]Домбровской.

– Которую у него силой Гоздзкий отобрал, – добавил староста.

– Потому, что староста с ней плохо обходился.

Атаманович с висящим пером рассудительно ждал приказов.

– Эти все particularia [29]в контракте стоять не должны, – сказал Гоздзкий. – Позволяешь, пан?

– Когда два года держал её у себя, то держи её у себя и дальше, согласен.

– Второй пункт. Потоцкий оскорблённому отцу жены своей, которого ужимал в почтении и состоянии, обязуется выплатить тысячу червонных золотых и отдать ему в пожизненное наследственное держание деревню Сломянку, принадлежащую к староству каниовскому.

Староста фыркнул.

– Почему не две или три деревни?

– Если воля и милость, хоть пять, – ответил Гоздзкий.

– Возьми вас дьявол со Сломянкой!

Сказав это, пан староста каниовский ждал, будучи уверенным, что Гоздзкий посчитает и денежные траты и военные расходы ликвидирует, но он этим ошибался.

– Пункт последний, – сказал воеводиц. – Описанные условия пан староста обязуется в течении четырёх недель выполнить, sub nullitate [30], настоящего контракта, а спор в противном случае между ним и ясновельможным Гоздзким должен будет разрешиться отдельным вызовом на дуэль и боем … judicuim Dei [31].

– Милостивый государь воеводиц, – муркнул Потоцкий, – что я обещаю, то имею привычку сдерживать.

– И я также, – выкрикнул Гоздзкий.

– Всё-таки эта угроза вызова на дуэль superfua [32], но всё равно, понимаю только, что вы неделикатны, но и я им не являюсь. Расчёт быка за индюка… Что написал, пусть будет! Для моей чести всё-таки не обойдётся без двухстороннего контракта, чтобы и я не поставил своих пунктов.

– А прошу, – сказал Гоздзкий, – и любопытствую.

– Primo , – сказал понуро староста, смотря в глаза Атамановичу и давая знак, чтобы не мешкая писал. – Пан воеводиц, граф Гоздзкий, вскоре после развода должен жениться на пани старостине Потоцкой.

Он взглянул на Гоздзкого.

– Согласен, – сказал он холодно.

– Перед свадьбой же припишет её на своих владениях простым долгом, я взял, позаимстовал, из собственных рук отсчитал, без всяких возражений, вы должны мне сто тысяч злотых.

Гоздзкий, как был всегда великолепной отваги, хотя за неё ни гроша не брал, а ещё дорого ему стоила, вовсе не нахмурился.

– Пишите, – сказал он Атамановичу.

– Tertio , – добавил Потоцкий, – оружие и пушки, забранные во время войны, обе стороны должны друг другу взаимно торжественно вернуть настоящим актом.

Гоздзкий начал смеяться, аж за бока взялся.

– А это мне нравится! – воскликнул он. – Это мне нравится, потому что остроумно, я ни одного карабинчика, благодарение Богу, не потерял, поэтому речь о том, чтобы я отдал то, что добыл у пана старосты… честь, спасённая контрактом. – Конец ли это уже? – спросил он, поглядывая на Каниовского.

– А нет, – сказал Потоцкий, – спрошу себе ваше позволение, чтобы со своей женой в вашем присутствии попрощаться… и чтобы на будущее между нами была заключена неизмерная дружба на вечные времена, чтобы мои враги стали врагами воеводица et vice versa [33].

– Для более сильного впечатления в память о трактате pacifcationis [34], – прибавил Гоздзкий, – контрактующие стороны обменой своих портретов обязываются его документировать, ad aeternam belli pacisque memoriam [35]. Пиши, – добавил он Атамановичу, который было задержал перо.

После чего они встали, подали друг другу руки и обнялись, а Гоздзкий хлопнул в ладоши, подзывая своего маршалка, чтобы готовил приём, не только для старосты, но для обеих милиций, дабы они таже, забыв былую неприязнь, рюмкой согласия запили мир.

Всё местечко слетелось смотреть на это зрелище, когда после недавней баталии начали так шумно праздновать трактат, стреляя из самопала и окрикивая его, что, казалось, война продолжается. Страх брал за соломенную крышу. Староста с Гоздзким, пригласив Атамановича, как сели пить, рассказывая друг другу разные истории и сплетни, так только назавтра встали – и то на неуверенных ногах. Инструмент мира написав в двух экземплярах и скрепив обеими печатями, подписав собственноручно, разъехались только на другой день после завтрака. Львовскому адвокату, которому в этот день особенно послужило счастье, за писание досталось по пятнадцать червонных злотых от обоих, а позже ещё Гоздзкий ему молодого жеребца подарил, за которого бы, как поведал, взял, объездив его, пятьдесят дукатов.

Через несколько дней потом староста со своей казацкой кавалькадой прибыл в Ярычов, когда его уже ждали, принимая с великими почестями, но не хотел ничего, только жену свою, некогда обиженную, видеть; при чём Гоздзкий из деликатности не хотел присутствовать и из другого покоя всю эту сцену просматривал. Староста, войдя, с какого-то запоздавшего сантимента упал ей в ноги, упрашивая, чтобы забыла все обиды и соблаговолила простить. На это бедная женщина, очевидно, с радостью, что освободилась, ответила, что сколько хочет, чтобы ей Бог собственные вины простил, так пану старосте за всё хорошо учинённое есть и будет благодарна, плохого не помня.

Потоцкий, желая показать себя по-пански, в подарок ей надел три верёвки красивого индийского жемчуга с бриллиантовой застёжкой и тысячу червонных злотых одного штампа, как родные братья. Также все условия договора о мире были выполнены. А так как воеводиц не вспомнил о расходах войны и разводного процесса, староста хотел быть щедрым и по доброй воле предложил сто тысяч злотых, которые воеводиц приписал к собственности будущей жены. Наконец немедленно после расставания pro forma [36]старостина поехала к бенедиктинкам на резиденцию, где её уже теперь охотно приняли; вскоре дали развод и Гоздзкий на ней женился. Женщина была добрая, мягкая, красивая – и если бы такой человек, как он, мог успокоиться, при ней успокоился бы, но это была горячая натура, неспокойная и никогда удовлетвориться не могущая тем, что Бог дал. Поэтому совместная жизнь, хоть на глаз добрая, была плачевной для женщины, которая обо всех непостоянствах мужа была осведомлена и терпеливо должна была их игнорировать. Правда, что Господь Бог дал ей двух мужей известного рода, на каких простая шляхтинка, экономская дочка, надеяться не могла, но что оттого, когда при титуле и величии счастья не хватало.