Жюль Гонкур - Шарль Демайи

– Извини, – сказал Ламперьер, пожимая ему руку. – Я жалею тебя… а твоя жена…

– Довольно! Она моя жена…

Шарль слышал, как заперлась дверь. Друзья его уехали.

Когда Марта вошла, она нашла своего мужа бледным и серьезным.

– Что с тобой? – спросила она и подошла поцеловать его.

Шарль оттолкнул ее.

– Шарль!.. Боже мой! Но что случилось?

– Что случилось, Марта? Вы сказали…

– О! «Вы…» – прервала удивленная Марта.

– Позвольте мне кончить… вы сказали, что я вас оставляю без гроша… вы отлично знаете, что это неправда…

– О! какие сказки!.. Это Ремонвиль или Ламперьер…

– Это не сказка, Марта… и вы это отлично знаете. Зачем?

– Во-первых, я этого не говорила.

– Вы заняли двадцать франков у жены Вудене, а у вас триста франков в комоде… Это правда?.. Но не лгите же теперь, по крайней мере!

– Но… я совсем не так сказала… Я сказала, что мне нужны деньги, чтобы купить что-то, чего ты не хотел… Нет, слушай! Я лучше во всем признаюсь: мне пришла глупая мысль в голову… тебе никогда не приходило глупых мыслей? Я хотела представиться просто на-просто несчастной женщиной… клянусь тебе. Ну полно, Шарль, я больше не буду… Это кончено… Я виновата… я прошу у тебя извинения.

– Вам хотелось представиться несчастной женщиной?.. Но поймите же… Такими вещами не шутят… Вы не ребенок… Вы говорите подруге, женщине, жене Вудене, сплетнице, вы это знаете… Но ведь это подлость, моя милая!.. Вы компрометируете, бесчестите меня…

– Я уверена, вам это наговорили… Ваши друзья меня не любят… Кстати Шарль, скажи, вы были только одни мужчины? – сказала Марта, стараясь улыбнуться.

– Как вы глупы!

– Потому что вас никогда не узнаешь, – и Марта наклонилась поцеловать его.

– Мы были… – сказал Шарль, отталкивая ее, – вы отлично знаете, кто был, Ремонвиль, Франшемон…

– Они говорили тебе о твоей пьесе?

– Они знают ее по репетиции… Они ждут первой… Что хочешь ты, чтобы они говорили о ней?

– Знаешь… Так, между прочим… Ты уверен в фельетонах Ремонвиля и Франшемона, неправда ли.

– Уверен… Уверен, конечно, как можно быть уверенным, т. е. если я провалюсь, они мне не помешают падать… но они постелют мне матрацы…

– О, полно, она отлично идет, твоя пьеса… Я верю в успех, в большой успех… В самом деле, мне завидно предоставить тебе одному всю славу…

– Я не понимаю…

– Это ясно… так как машина идет сама собой, ты более не нуждаешься во мне… Роль утомительна, и…

– Ты не будешь играть? Ты не будешь играть в моей пьесе?.. В этой пьесе, где я хотел… Ты не будешь играть? – и голос Шарля прервался.

– Ну, пожалуйста, прошу тебя, не впадай в такое настроение. В Gymnase довольно женщин… Что ты хочешь? Эти эффекты не по моим силам… Маленькая вещица, например… Она пойдет очень хорошо… Я… я не чувствую этой роли… Я предпочитаю сказать тебе это сама… Ты бы мог взять…

– Ты не хочешь играть в моей пьесе, неправда ли?

– Тебя это очень сердит, скажи?

– Очень хорошо, милая Марта.

На другой день после завтрака:

– Куда ты идешь? – сказала Марта Шарлю, который выходил.

– В театр.

– Ты не подождешь меня? Вместе выйдем.

– Нет.

Когда Шарль вернулся, у Марты был Нашет.

Нашет сделался другом дома, и он изо всех сил старался трубить об «Очарованной ноте» в маленьких газетах.

– Здравствуй, Нашет, – сказал Шарль, – знаешь ли последние новости?.. Моя жена не играет в моей пьесе.

– Ба! – сказал Нашет с удивленным видом; и повернувшись к Марте, спросил: – Это правда?.. Что за идея!

– Боже мой! Я говорила Шарлю… Пьеса не по моим силам, вот и все… Публика меня ошикала бы, а я не хочу скомпрометироваться…

– Вы позволите вам сказать, что вы очень неправы, – сказал Нашет Марте. – Когда узнают, что вы отказались от роли, после того как приняли ее, изучали, репетировали, это поведет к сплетням, к историям… Публика захочет сунуть свой нос в ваш семейный очаг… Парижские известия будут жить на ваш счет в продолжение недели… Если бы дело касалось интересов пьесы! Но оно касается интересов вашей семьи!.. Это поведет во всевозможным неприятным шуткам на ваш счет и на счет Шарля… Нет, право, не делайте этой глупости… Я знаю, что я не могу убедить вас после того, как Шарль не мог убедить… но…

– О! вас, мой милый, – сказала Марта, – вас я не послушаю… Вы всегда поддерживаете моего мужа… Ну что ж, я делаю глупость, большую глупость, будут сплетничать, все что вы хотите… Но я не вижу необходимости рисковать в роли, которая не в моих средствах… я не хочу играть, и не буду.

– Но, – сказал Нашет будто бы затрудняясь, – я никого не знаю в Gymnase , кто бы заменил…

– Одиль, – сказал Шарль, – она согласилась…

– Одиль! Ах правда, – сказал Нашет, – мы спасены!.. Она будет очаровательна…

– Однако, – сказала Марта Шарлю, – недолго я вас заставила жалеть о себе, мой милый… О! вы прекрасно сделали… Право, вы не теряли даром времени!

Ледяная холодность установилась между Шарлем и Мартой. Они жили один подле другого, разделяя между собою только обеды и завтраки и говоря друг с другом только за столом, чтоб предложить, принять или отказаться. Разговор понемногу иссякал и свелся на обмен односложных слов.

Так что Шарль был удивлен, когда однажды Марта, опрокинув голову на кушетку, и протягивая ноги к огню, заговорила:

– Заметили ли вы мой друг, как иногда изменяешь своим первым впечатлениям? Начинаешь дурно относиться, а потом мало по малу, невольно, незаметно антипатия исчезает и является мало по малу симпатия. С вами это случалось?

– Очень редко.

– Со мной также… Но когда я думаю, как я прежде судила о нем… потому что я дурно судила о нем… я себе вообразила… Он совсем не такой человек, каким я его представляла…

– О ком вы говорите, скажите пожалуйста?

– О Нашете.

– А! о Нашете… Это тем похвальнее с вашей стороны, что вы начали не со снисходительности… Вы правы, Нашет очень любезен… Я также изменил мнение насчет его…

– Вот видите!

– Он меня удивил своим терпением… Право, я видел, как он переносил от вас все ваши насмешки… Уверяю вас, что на его бы месте…

– Да, – продолжала Марта, следуя за своею мыслью, – это очень странно!.. И даже то, что мне не нравилось… этот взгляд, которого я боялась, эта голова, казавшаяся мне такой злой, его резкие манеры, этот дикий вид, словом, все, что отвращало меня… Поверите ли, Шарль, теперь я не обращаю на это никакого внимания? Точно я смотрю другими глазами… Я уверена теперь, что у него прекрасная натура.

– Милая моя, вы, как все женщины… Если вы создаете себе что-нибудь, то у вас нет середины… Ваше суждение переходит от одних крайностей к другим… Нашет просто на-просто…