Генри Джеймс - Бостонцы

– У них ключ с той стороны, – сказал полицейский, в то время как мистер Филер обрушил на дверь серию резких ударов, продолжая яростно трясти ручку.

– Если дверь была заперта, то зачем здесь вы? – спросил Рэнсом.

– Чтобы вы не могли делать так, – и полицейский кивнул на мистера Филера.

– Как вы видите, от вашего вмешательство мало проку.

– Я не знаю. Она уже должна была выйти.

Мистер Филер в это время продолжал стучать, требуя, чтобы его немедленно впустили, и, интересуясь, хотят ли они, чтобы толпа снесла к чёрту это здание. Ещё один залп аплодисментов зародился и стих, обращённый, по-видимому, к извинениям и торжественным расплывчатым речам Селаха Тарранта. Это заглушило голос агента, как и тот невнятный ответ, который последовал из кабинета. С минуту ничего не было слышно. Дверь всё ещё оставалась закрытой, и Маттиас Пардон снова появился в вестибюле.

– Он сказал, что у неё лёгкое головокружение – от нервов. Она будет готова через три минуты, – это заявление было данью кризису. Он добавил, что толпа очень мила, что это действительно Бостонская толпа, и она решительно хорошо настроена.

– Там огромная толпа, настоящая Бостонская толпа! – кричал мистер Филер и колотил по двери ещё сильнее. – Я имел дело с примадоннами, с настоящими чудаками, но такого мне не доводилось встречать. Слушайте меня, леди: если вы не впустите меня, я выломаю дверь!

– Вам не кажется, что вы можете лишь усугубить ситуацию, – заметил полицейский Рэнсому, отходя в сторону.

Рэнсом ничего не сказал в ответ. Он смотрел на неожиданно открывшуюся дверь. Верена стояла на пороге – очевидно, это она распахнула дверь – и их взгляды встретились. Она была облачена в белое, однако лицо её было белее, чем одежда, а волосы сияли как огонь. Она сделала шаг вперёд. Не дав ей сделать ещё один, он подскочил к ней, встав на порог гримёрной. Её лицо было полно страдания, и он не пытался – перед столькими свидетелями – взять её за руку. Только сказал тихо:

– Я ждал вас – очень долго!

– Я знаю. Я видела вас. Я хочу поговорить с вами.

– Ну же, мисс Таррант, вам не кажется, что вы должны быть на сцене? – кричал мистер Филер, делая обеими руками движение, как будто собирался уволочь её на сцену силой, прямо на растерзание публики.

– Я буду готова через секунду. Мой отец всё уладил.

К удивлению Рэнсома, она очень приветливо улыбнулась, очевидно, искренне пытаясь убедить агента.

Все трое одновременно переместились в гримёрную. В дальнем её конце, под ярким газовым светильником, он увидел миссис Таррант, сидящую на диване в необычайно напряжённой позе, с пылающим лицом, полным скрытого напряжения, а рядом с ней – отрешённую, обмякшую, трагическую фигуру Олив Ченселлор, уткнувшейся головой в колени матери Верены. Рэнсом не знал, свидетельствует ли эта поза Олив о том, что за запертой дверью только что разыгралась ужасная сцена. Он закрыл дверь, прямо перед лицом репортёра и полицейского. В тот же момент через ход, ведущий на сцену, появился Селах Таррант. Увидев Рэнсома, он ненадолго остановился, и, поправив свой дождевик, осмотрел молодого человека с головы до пят.

– Что ж, сэр, возможно, вы захотите объяснить нам это недоразумение, – заметил он, расплываясь в улыбке столь широкой, что, казалось, уголки его рта соединятся на затылке. – Я полагаю, вы лучше, чем кто-либо, можете всё объяснить.

– Отец, успокойся. Отец, сейчас всё будет хорошо, – воскликнула Верена, задыхаясь, точно выплывший на поверхность ныряльщик.

– Я хочу знать только одно: неужели мы потратим ещё полчаса на выяснение наших бытовых неурядиц? – требовательно спросил мистер Филер, унимая своё негодование. – Мисс Таррант собирается выступать или нет? Если нет, то она должна объясниться. Понимает ли она, что сейчас каждая секунда стоит пятьсот долларов?

– Я знаю, я знаю, мистер Филер. Я начну через минуту! – продолжала Верена. – Мне только нужно поговорить с мистером Рэнсомом – всего три слова. Они успокоились, верно? Разве они не утихли? Они доверяют мне, доверяют, правда, отец? Я только хочу поговорить с мистером Рэнсомом.

– Кто, чёрт возьми, этот мистер Рэнсом? – кричал сердитый, сбитый с толку Филер.

Верена говорила с ними, но смотрела на своего возлюбленного, и взгляд её был полон невыразимой трогательной мольбы. Она вся трепетала, голос её дрожал от всхлипываний, и Рэнсом вдруг почувствовал настоящую жалость к её боли и бесконечной агонии. Но в то же время в нём жило ещё одно ощущение, которое было сильнее угрызений совести. Он видел, что волен делать всё, что захочет, что она умоляет его всем своим существом отпустить её, но пока он не согласен на это, она не может сопротивляться. То, чего он так хотел, было почти в его руках, и взывало к его мужеству, поднимая его решимость до высот, с которых не только доктор Таррант, мистер Филер и Олив – безмолвная, неподвижная Олив, умирающая от стыда, – но и весь этот ожидающий зал, вся эта многотысячная толпа, замершая в предвкушении, хранящая тишину, задерживающая биение своего гнева, казались чем-то мелким, незначительным и временным. Он видел, что Верена ещё не сдалась, но сомневается, что наложенные на неё чары, благодаря которым у него всё ещё была возможность её спасти, понятны ему самому.

– Идёмте, идёмте, – шептал он, протягивая к ней свои руки.

Она взяла одну из них, но в знак просьбы, а не согласия.

– О, простите меня, отпустите меня – ради неё, ради всех! Это слишком ужасно, это невозможно!

– Я хочу знать, почему мистер Рэнсом ещё не в руках полиции! – возопила миссис Таррант с дивана.

– Я был в этих руках, мадам, вот уже четверть часа, – Рэнсому всё больше казалось, что он сможет справиться, если будет спокоен. Он склонился над Вереной с нежностью. – Дорогая, я говорил вам, я предупреждал вас. Я оставил вас одну на долгие десять недель. Но разве вы сомневались, что этот момент наступит? Не ради мира, не для миллионов отдадите вы себя на растерзание этой ревущей толпе. Не просите меня думать о них или о ком-то ещё! Они хотят только зевать, зубоскалить и гоготать! Вы моя, и ничья больше.

– О чём говорит этот человек? Здесь собралась самая восхитительная публика! Весь Бостон под одной крышей! – вклинился мистер Филер, задыхаясь.

– Будь проклят весь Бостон! – сказал Рэнсом.

– Мистер Рэнсом очень заинтересован в моей дочери. Однако он не разделяет наших взглядов, – объяснил мистер Таррант.

– Это самое ужасное, самое жестокое и аморальное проявление эгоизма, которое мне доводилось видеть! – взревела миссис Таррант.

– Эгоизм! Миссис Таррант, я никогда не притворялся, что я не эгоист!

– Вы хотите, чтобы толпа растерзала нас всех?