Эрнест Хорнунг - Умышленное убийство (сборник)

Не могу понять, что он в ней такого нашел. Разумеется, увидел он в ней не больше, чем остальные, но чтобы вызвать во мне раздражение или наказать меня за мое столь долгое «ренегатство», он, очевидно, намеренно игнорировал меня, всецело направив свое внимание на эту девицу, за которой увивался с самого Саутгемптона. Они стали неразлучны. Встречаясь после завтрака, они не расставались чуть ли не до полуночи. То и дело раздавался ее хрипловатый смех, а Раффлз знай себе шептал ей на ухо всякую чепуху. Конечно, чепуху! Уму непостижимо, чтобы Раффлз, обладавший огромным жизненным опытом и досконально изучивший женщин (этого аспекта его жизни я намеренно не касался, поскольку он заслуживает отдельной книги), мог целыми днями нашептывать какой-то девчонке что-то иное, кроме дежурных комплиментов и избитых острот!

Однако надо признать, что эта молодая особа обладала некоторыми достоинствами. Особенно привлекательными были ее выразительные глаза, сиявшие на миловидном личике. Все это дополнялось здоровым цветом лица, живостью характера и свойственным юности несколько необузданным темпераментом. Каюсь, но я начал испытывать к ней легкую неприязнь, в какой-то степени похожую на ревность, поскольку она, казалось, всецело завладела Раффлзом, с которым я по этой причине почти не общался.

Но вот кто по-настоящему страдал от лютой, всепоглощающей и едва скрываемой ревности, так это капитан фон Хойманн. Он закручивал усы в тонкие стрелки, выпускал наружу белоснежные манжеты и вызывающе-высокомерно смотрел на меня сквозь стекла своего пенсне. Нам следовало бы сказать друг другу пару теплых слов, но мы оба хранили гордое молчание. По одной щеке у него змеился ужасный шрам – память о студенческих дуэлях в Гейдельберге. Весь вид этого немца говорил о том, как он жаждет вызвать Раффлза на поединок. Нельзя сказать, чтобы фон Хойманн не предпринимал попыток приударить за молодой красоткой. Однако Раффлз с завидным постоянством пресекал их, всякий раз обескураживая оппонента язвительными замечаниями, чтобы тот «не путался под ногами». Именно так он и выразился, когда я прямо заявил ему, что с его стороны весьма опрометчиво обострять отношения с немцем на борту немецкого корабля.

– Ты рискуешь снискать к себе неуважение или даже неприязнь, – предостерег его я.

– Только со стороны фон Хойманна, – небрежно отмахнулся Раффлз.

– Но разумно ли это, если учесть, что мы собираемся похитить у него жемчужину?

– Разумней не бывает. Вот если бы мы подружились с ним, то совершили бы роковую ошибку, в самую первую очередь попав под подозрение. Это же старо как мир.

Я тотчас успокоился и вздохнул с облегчением. Я начинал волноваться, как бы за своими ухаживаниями Раффлз не позабыл о нашем главном деле, что я и высказал ему в порыве откровенности. Мы уже подплывали к Гибралтару, а он с самого Солентского пролива и словом не обмолвился об истинной цели нашего путешествия. Вот и теперь он лишь улыбнулся и покачал головой:

– У нас масса времени, Зайчонок, масса времени. Мы ничего не сможем предпринять, пока не придем в Геную, а это будет не раньше вечера воскресенья. Путешествие только началось, так что давай-ка наслаждаться жизнью, пока есть возможность.

Наш разговор происходил на прогулочной палубе, куда мы вышли после ужина, и во время него Раффлз все время смотрел по сторонам. Вдруг, не говоря ни слова, он повернулся и куда-то зашагал с самым решительным видом. Я отправился в курительную, чтобы, уютно устроившись в уголке, выкурить сигарету, немного почитать и понаблюдать за фон Хойманном, который, по обыкновению, устроился в противоположном углу и принялся пить пиво, то и дело надменно поглядывая на окружающих.

В разгар лета найдется не так уж много желающих совершить путешествие к Красному морю, поэтому «Улан» пустовал больше чем наполовину. Однако на этом лайнере всего лишь десяток кают выходили на прогулочную палубу, и это послужило формальным поводом для того, чтобы я подселился к Раффлзу. Я мог бы занимать отдельную каюту на нижней палубе, но Раффлз настоял, чтобы мы были вместе, хотя лично я не видел в этом никакого смысла.

Воскресным утром я мирно спал на своей нижней койке, когда Раффлз с шумом отдернул шторы и в одной пижаме уселся на диванчик.

– Восстань, Ахиллес, и довольно хандрить! – весело протрубил он.

– А что еще делать-то? – недовольно спросил я, потянувшись и зевнув. Окончательно проснувшись, я заметил, что он в прекрасном настроении.

– Всегда есть чем заняться, Зайчонок.

– Тебе-то конечно!

– Да ты не понял. Дадим этому надутому пруссаку шанс взять реванш, а сами займемся другими делами, – озорно предложил Раффлз.

Я тотчас свесил ноги на пол и сел, весь обратившись в слух. Решетчатая входная дверь была закрыта на засов, так что никто не мог нас слышать.

– К вечеру мы прибудем в Геную. Вот там-то мы и провернем наше дельце.

– Ты все еще хочешь завладеть жемчужиной?

– А разве я сказал, что нет?

– В последние дни ты вообще больше молчал.

– Именно так, дорогой мой Зайчонок. Зачем портить столь приятное путешествие напрасными разговорами? Но теперь час настал. Жемчужину надо похитить в Генуе и нигде больше.

– На берегу?

– Нет, здесь, на корабле, завтра вечером. Сегодня тоже можно, но завтра лучше – в том смысле, если что-то пойдет не так. Если нам придется применить силу, то мы сможем улизнуть первым поездом, а на корабле никто ничего не узнает, пока он не выйдет в море, а фон Хойманна не найдут мертвым или опоенным…

– Только не мертвым! – вскричал я.

– Конечно нет, – успокоил меня Раффлз. – Тогда нам и незачем будет отсюда линять. Но если все-таки придется, то лучше всего во вторник, когда корабль должен выйти в море, что бы там ни случилось. Однако я не думаю, что нам придется прибегнуть к насилию, ведь насилие – признание в собственной некомпетентности. Сколько раз я ударил человека за все эти годы? По-моему, ни разу. Но я всегда был готов даже кого-нибудь убить, если не будет другого выхода.

Я спросил, как он думает незамеченным проникнуть в кабину фон Хойманна, и его глаза сразу зажглись азартным огнем.

– Залезай на мою койку, Зайчонок, и сам все увидишь.

Я взобрался наверх, но не увидел ровным счетом ничего. Тогда Раффлз протянул руку и постучал по вентиляционному люку размером примерно полметра на двадцать пять сантиметров. Он открывался наружу, в вентиляционную шахту.

– Вот это, – тихо произнес он, – и есть наши с тобой «врата удачи». Можешь посмотреть, если хочешь, однако ты мало что увидишь, поскольку люк открывается не очень широко. Но если вывернуть пару винтов, то он распахнется полностью. Сама шахта, как видишь, практически бездонна: внизу грузовой трюм, а наверху световой люк мостика. Вот почему все надо провернуть, пока мы в Генуе, – во время стоянки в порту вахту на мостике не несут. Вентиляционный люк прямо напротив нас ведет в каюту фон Хойманна. Придется снова вывернуть пару винтов, а на балке очень удобно стоять, пока работаешь.