Кристофер Прист - Фуга для темнеющего острова

– Уитмен, у тебя винтовка! Стреляй!

Я оглянулся на Рафика. Он и еще двое распластались в придорожной канаве.

– Бесполезно, они в укрытии, – сказал я.

По обе стороны от баррикады тянулись бетонные стены, из-за которых торчали крыши домов. Интересно, можно ли как-нибудь попасть в село через поля… Впрочем, местные настроены крайне враждебно, так что лучше и не пытаться.

Сунув руку под фальшивое дно тачки, я вытащил винтовку и зарядил ее. Все наши смотрели на меня. Стараясь не высовываться, я направил оружие в сторону баррикады в поисках удобной мишени и стал ждать, пока кто-нибудь подставится.

За следующие несколько мгновений у меня в голове пронеслось множество мыслей. Не в первый раз я держал в руках серьезное оружие, хотя никогда не целился в кого-то с намерением причинить вред или убить.

– Чего ты ждешь? – тихо спросил Рафик.

– Не вижу, в кого стрелять.

– Так выстрели в воздух… Хотя нет, погоди. Сейчас что-нибудь придумаю.

Я с готовностью опустил ствол, а когда Рафик велел мне спрятать винтовку, я выдохнул от облегчения. Не знаю, как я поступил бы, если бы он приказал мне стрелять.

– Ничего не выйдет, – сказал Рафик, обращаясь не столько ко мне, сколько к остальным. – Мы не пробьемся. Надо отходить.

Думаю, я догадывался об этом с самого начала. А еще я понял, что такими словами Рафик серьезно подрывает свой авторитет. Мужчина, который предупреждал нас о штабе патриотистов, молча лежал рядом.

Наша тачка была накрыта куском белой ткани. Мы время от времени поднимали его, чтобы продемонстрировать свой нейтралитет. Рафик попросил меня передать ему ткань, поднялся и развернул ее. Никто не стрелял. Я невольно восхитился его храбростью. На его месте я точно не стал бы рисковать жизнью. Вообще, я заметил, что в минуту опасности наиболее честен с самим собой.

Затем Рафик приказал нам отступать к дороге и медленно уходить. Не покидая укрытия за тачкой, я покатил ее следом, и весь отряд потянулся прочь от села.

Рафик остался, держа белый флаг в вытянутой руке, будто прикрывал нас. Очень медленно и осторожно он шел за нами, при этом не сводя глаз с баррикады. Кто знает, что было бы, если бы он, как и остальные, подставил спину.

Мы едва скрылись за поворотом, где стрелок бы нас не увидел, как прозвучал очередной одинокий выстрел. Те, кто не катил тачки, кинулись врассыпную, остальные побежали вперед, пока село не скрылось из виду. Только тогда мы почувствовали себя в безопасности и остановились.

Через несколько секунд Рафик, отчаянно матерясь, догнал нас. Пуля прошила белый флаг и разорвала ему рукав. Возле локтя зияла дыра размером с блюдце. Возьми стрелок хотя бы чуть выше, Рафику раздробило бы кость.

Этой ночью перед сном я понял, что сегодняшние события прибавили нашему лидеру авторитета. Естественно, я не стал ни с кем делиться – из боязни показаться еще большим трусом, чем на самом деле. Впервые с того дня, когда африммы увели у нас женщин, я испытал сильнейшее желание заняться сексом с Изобель. Я тосковал по ней, хотел ее, мучимый обманчивыми воспоминаниями о счастливом прошлом.

После обеда я остался с дочкой, а Изобель пошла в ближайшую деревню выпрашивать еду. Деньги у нас были на исходе: из всех средств, которые мы забрали из дома, осталось не более нескольких фунтов.

Впервые мне удалось поговорить с дочкой, как со взрослой. Ни я, ни Изобель не сообщали ей сути нашего разговора, однако Салли, видимо, сумела сделать выводы самостоятельно. Теперь она говорила и вела себя, как зрелый и ответственный человек. Я несказанно гордился ею.

Вечером мы молчали; наше общение с Изобель ограничивалось лишь насущными вопросами. Ночью мы как обычно разошлись по палаткам: Изобель и Салли в свою, я в свою. Меня раздражало, что в той беседе мы так и не пришли ни к какому решению. Как будто и не говорили вовсе.

Я целый час лежал, пытаясь уснуть. Только я задремал, как меня вдруг разбудила Изобель.

Я коснулся ее в темноте. На ней ничего не было.

– Что та…

– Тс-с. Салли разбудишь.

Расстегнув мой спальный мешок, она забралась внутрь и прижалась ко мне. Не думая о том, что было между нами днем, я сквозь сон обнял ее и начал ласкать.

Секс получился странным. В полусне я совершенно не соображал, в чем дело, поэтому долго не мог сосредоточиться и кончить. Все было так неожиданно. Изобель, однако, оглушительно стонала и как будто не могла насытиться. Никогда не замечал за ней такого. Она испытала оргазм дважды, причем в первый раз настолько бурно, что я даже встревожился.

Мы несколько минут лежали обнявшись, а затем Изобель что-то прошептала – я не расслышал – и стала выбираться из-под меня. Я перевернулся на бок, и она вывернулась. Я попытался удержать ее за плечо, но она молча поднялась и вышла из палатки. Согретый оставшимся теплом, я снова заснул.

Наутро мы с дочкой обнаружили, что остались одни. Изобель ушла.

На следующий день, поскольку продуктов мы так и не раздобыли, собрали общий совет. Составив список всех имевшихся припасов, мы рассчитали, что их хватит максимум на два дня. Потом придется сидеть на сухом пайке – печенье, шоколад и прочее, – но тоже недолго, да и что это за питание.

Мы впервые столь явно столкнулись с угрозой голода.

Рафик изложил варианты наших дальнейших действий.

Самый простой, начал он, – ничего не менять, а продолжать ходить по деревням и селам, выменивать еду да собирать вещи на обмен в брошенных домах и автомобилях. Однако военные действия в округе продолжают усиливаться, и хотя нас как бродяг они напрямую не касаются, игнорировать их тоже нельзя. Населенные пункты становятся все более укрепленными, а жители в них – все более подозрительными к чужакам.

Рафик рассказал нам историю, которую мы прежде не слышали. Однажды деревню на севере Англии занял отряд африканских беженцев, утверждавших, что они – регулярные бойцы африммских вооруженных сил. Все были в полном обмундировании, но никто так и не смог определить, действительно ли они те, за кого себя выдают. Сомнения подкреплялись тем, что африканцы не соблюдали дисциплину и не организовывали оборону. Прошла неделя, и в округе появились слухи о приближении частей патриотической армии. Африммы будто взбесились и начали убивать всех подряд, и к прибытию военных перестреляли десятки мирных жителей.

И это не единичный случай. Подобные зверства творились по всей стране, причем со стороны каждой противоборствующей группировки. Поэтому с точки зрения простого обывателя лучше воспринимать любого чужака как врага. Такие настроения набирали популярность, из-за чего вступать в обмен с гражданскими и задерживаться где-то становилось все опаснее.