Кристофер Прист - Фуга для темнеющего острова

Другой вариант – присоединиться к какой-нибудь группировке и, соответственно, начать воевать. Наша жизнь получит четкую цель, а кроме того, мы перестанем быть пассивными наблюдателями и примем активное участие в происходящем.

Можно вступить в ряды патриотистов, своего рода «законную» армию, защищающую правительство Трегарта. Правда, их действия больше направлены на геноцид африканцев. Можно примкнуть к Королевским сецессионистам – белым, сражающимся на стороне африммов. Да, они на нелегальном положении, всем им по нынешним законам грозит смертная казнь, однако определенной поддержкой среди населения они пользуются. Если действующее правительство будет свергнуто – в результате военного переворота или по дипломатическому требованию ООН, – вполне вероятно, именно сецессионисты возглавят страну. Можно стать членами миротворческого контингента, который официально в боевых действиях не участвует, но вынужден регулярно проводить силовые операции. Или можно прибиться к каким-нибудь иностранным подразделениям вроде американских морпехов, которые, по сути, взяли на себя функции полицейских, или бойцов стран Содружества, чья роль в конфликте неясна и всех запутывает.

Наконец, можно обратиться в организацию помощи беженцам, получить от них официальный статус и какую-никакую правовую защиту. На первый взгляд мысль здравая, хотя едва ли практичная. Пока в стране идут военные действия, а общество еще не смирилось с нашествием африммов, ничего хорошего из этого не выйдет. То есть нам придется подчиняться правительству Трегарта, а значит, волей-неволей мы будем втянуты в конфликт, поскольку кризис в городах и проблемы с жильем никуда не делись.

Учитывая наш нейтралитет, подытожил Рафик, лучше всего продолжать жить по-старому. В конце концов, первоочередной задачей для нас было вернуть своих женщин, а сделать это, вступив в ряды какой-либо группировки, невозможно.

За это решение в итоге и проголосовали, после чего выдвинулись на север – там, примерно в паре часов ходьбы, должно было быть еще одно село.

И снова я заметил, как выросло уважение к Рафику в группе: все из-за его вчерашнего поведения у баррикады и сегодняшней рассудительности. Я лично нисколько не оспаривал его лидерства, однако наличие у меня винтовки по-своему влияло на расстановку сил, и он не мог этого не замечать.

Теперь я всегда ходил бок о бок с Рафиком.

Я наконец купил себе мотоцикл и по выходным ездил на нем в гости к Изобель.

Первая эйфория прошла довольно быстро. Мне все еще нравилось ощущение скорости, но ограничений я практически не нарушал. Сам я очень редко выжимал газ до упора, однако Изобель, когда сидела у меня за спиной, часто просила гнать побыстрее.

А вот наши отношения, напротив, развивались куда медленнее, чем мне бы хотелось.

До нашего знакомства я уже занимался сексом с девушками, однако Изобель в этом вопросе была неприступна, хоть и не могла объяснить, из каких соображений – моральных, религиозных или физиологических – отказывается со мной спать.

Однажды мы отъехали довольно далеко от ее дома, на холм, где располагался летный клуб, и какое-то время наблюдали, как над нами проплывают планеры. По дороге назад в город Изобель подтолкнула меня и, прокричав на ухо, попросила свернуть в рощицу у дороги. Мы довольно долго петляли среди деревьев, пока шоссе не пропало из виду. Нас окружали зелень и тишина. Мы слезли с мотоцикла, сели на траву, держась за руки, и стали целоваться. В этот раз инициативу проявляла Изобель с какой-то неожиданной страстью и энергией. Я расстегнул ей блузку и провел рукой по груди. Она не сопротивлялась, однако стоило мне залезть ей в лифчик и коснуться соска, как она оттолкнула меня. Я уже завелся и, не желая останавливаться, накинулся на Изобель. Она отбивалась, но я все-таки был сильнее, поэтому стащил с нее блузку и лифчик, порвал юбку и наполовину стянул трусики.

Вдруг я понял, что она в самом деле умоляет меня остановиться, и замер. Изобель все всхлипывала, а я пытался прийти в себя. Меня переполняло желание, такого возбуждения я никогда прежде не испытывал, а еще мне было ужасно обидно: она вроде бы хочет одного, а ведет себя по-другому.

Долгое время мы молча лежали на земле. Потом, кое-как прикрыв ноги рваной юбкой, Изобель уселась на заднее сиденье мотоцикла. Я отвез ее к родителям, и она, не сказав ни слова, ушла в дом. К вечеру я приехал в общежитие. После этого случая мы не виделись почти месяц.

События в Африке стали все более массово освещаться в газетах и на телевидении, и все же людям по-прежнему казалось, что война идет где-то далеко и их не касается. Журналисты без конца вещали о том, как конфликт отразится на странах Запада, однако рядового обывателя волновало разве что сокращение поставок нефти из Нигерии.

Причины африканского конфликта были запутанными и масштабными. На первом месте стояла нехватка продовольствия. Страны Сахеля уже который год страдали от засухи, сельское хозяйство в районе Верхнего Нила стало невозможным из-за загрязнения, в тропических регионах разразился массовый голод. Во многих странах власть захватили военные, завязались междоусобицы. Поводом для вражды служили полезные ископаемые: нигерийская нефть, уран и медь из Конго, золото и алмазы из ЮАР. Страны ругались за права на пресную воду, обвиняли друг друга в изменении русел и запруживании рек. Снова вспыхнула межплеменная ненависть, которая усугублялась радикализацией христианских и мусульманских общин. Стали поступать сообщения о геноциде. Наконец, масла в огонь подливала торговля оружием: продавали все, лишь бы покупалось. Пять богатейших стран континента в кратчайшие сроки обзавелись ядерными арсеналами, остальные заручились поддержкой сторонних ядерных держав.

На тот момент я еще преподавал в колледже на севере Лондона. Все чаще мои занятия неумолимо скатывались в обсуждение международных проблем. Студенты буквально заваливали меня вопросами по истории, политике и экологии.

Я старался держаться в курсе событий, но узнать достоверные факты было практически невозможно. В какие-то районы иностранных журналистов и дипломатов не пускали, в другие никто просто не ехал – слишком опасно. СМИ подвергались жесткой цензуре и государственному давлению. К тому же конфликт развивался молниеносно: союзы заключались и распадались, страны мирились и ссорились, вводили войска. Гражданское население тем временем неизбежно страдало от лишений, голода и болезней.

Я вырос в самый разгар холодной войны между блоком НАТО и СССР, а потому с детства впитал страх того, что мир в любой момент может погрузиться в ядерный ад. Такой же страх испытывали и мои студенты, а поскольку многие происходили из Африки, то их опасения были более чем обоснованны. В итоге ад все-таки развергся, только по их сценарию, а не по моему. Ядерная война между африканскими странами длилась меньше недели: от первого нападения до ответного удара прошло всего четыре дня. И тишина. Такие войны, как выяснилось, заканчиваются быстро.