Кристофер Прист - Фуга для темнеющего острова

– Главное доберитесь до Лондона, а там можете связаться с нашими, – утешил лейтенант.

Он сообщил мне название и адрес организации, которая занималась поиском жилья для бездомных. Я все записал и поблагодарил офицера, однако тот не успокаивался: теперь его заботило, что мы будем делать до утра.

– Я бы пустил вас на постой к нам, не впервой, – сказал он. – Вот только сегодня нашу часть, вероятно, передислоцируют. Найдете, где переночевать?

– У нас с собой палатка, – ответил я.

– А, вот и славно. Правда, советую все-таки устроиться подальше отсюда. Пришел сигнал о приведении в боевую готовность: в округе объявились патриотисты.

Я поблагодарил его еще раз, и мы наконец ушли. Такое участие и искреннее желание помочь обнадеживало. С другой стороны, последние слова прозвучали тревожно, и мы решили внять предупреждению. Пройдя довольно далеко на юг, мы достигли небольшого холма, окруженного с трех сторон лесом. Там и поставили палатку.

Ночью, лежа в темноте, мы слушали, как грохочут орудия и проносятся в воздухе самолеты. Небо на севере озаряли вспышки взрывов. По дороге с другой стороны холма маршировали солдаты, в лесу то и дело бухали шальные снаряды. Было очень страшно. Салли прижималась ко мне, а я пытался ее успокоить. Взрывы звучали то совсем рядом, то где-то в отдалении. Время от времени раздавались крики и стрекотали автоматы.

К утру все стихло, снова зарядил дождик. Боясь, как бы ненароком не вызвать стрельбу, мы до последнего не вылезали из палатки. Только в десять часов, наскоро собравшись, мы поспешили на станцию и к одиннадцати туда добрались. Ни заслона, ни военных не было. От вокзала остались одни развалины, рельсы в некоторых местах были разворочены снарядами. Зрелище наполнило нас отчаянием и ужасом. Расписку я порвал и выбросил.

Вечером того же дня мы попали в плен к африммам и пережили свой первый допрос.

Мы с Изобель лежали в темноте на ковре у нее дома. В комнате над нами спали ее родители. Они не знали, что я здесь. Хоть я им, кажется, нравился, и они даже уговаривали дочь видеться со мной почаще, едва ли они обрадовались бы, узнав, чем мы занимаемся на полу в гостиной.

Шел четвертый час ночи, поэтому очень важно было не шуметь.

Мои куртка и рубашка валялись рядом.

Изобель была без платья, майки и лифчика. Мы уже помирились после того случая в лесу и вновь стали встречаться всерьез. В отношении физической близости тоже наметился прогресс: теперь она позволяла раздевать себя и трогать за грудь во время поцелуев, хотя опускаться ниже все еще было нельзя. Большинство девушек, с которыми мне доводилось встречаться, стремились перейти к сексу как можно быстрее, поэтому строгость Изобель изрядно озадачивала. Поначалу такое ее поведение таило в себе изюминку, теперь же я начал понимать, что она в самом деле боится близости. Признаюсь, в первое время я просто хотел ее, но по мере общения стал испытывать настоящие чувства, и приставания отошли на второй план. Сочетание красоты и неприступности заставляло меня постоянно думать о ней.

После долгих поцелуев и ласк я откинулся на ковер, увлекая Изобель за собой. Пока она водила ладонью мне по груди и по животу, я все ждал, что она сунет руку мне в штаны и начнет гладить член.

Постепенно ее пальцы опускались ниже, касаясь пояса, затем проникли под него и тут же нащупали головку пениса. Явно не ожидав, что у меня уже встал, Изобель отдернула руку и, вся дрожа, отвернулась.

Выждав пару минут, я прошептал:

– Что такое? Что случилось?

Впрочем, я прекрасно знал, что случилось и что она не ответит.

Изобель молчала. Я осторожно положил руку ей на плечо. Кожа у нее была холодная.

– Что случилось? – снова спросил я.

Она опять не ответила. Несмотря на это странное поведение, у меня по-прежнему стоял.

Наконец она перевернулась на спину, взяла мою руку и положила себе на грудь. Как и плечо, она была холодная, а сосок – мягкий и скукоженный.

– Давай, – сказала она.

– Что давай?

– Сам знаешь. Ты ведь хочешь.

Я не шевелился. Делать, как она говорит мне, не хотелось, но и грудь ее я тоже не отпускал.

Видя мою нерешительность, она снова взяла меня за руку и резко сунула себе между ног, сама при этом снимая трусики. Я почувствовал прикосновение теплых мягких волосков. Изобель снова затряслась.

Я тут же вошел в нее. Нам обоим было больно и неприятно. Еще я боялся, что мы слишком шумим, и родители вот-вот прибегут разбираться, в чем дело. Когда я кончал, мой пенис выскользнул у нее из влагалища. Часть спермы попала внутрь, а часть – на ковер.

Я откинулся в сторону. Где-то глубоко я чувствовал разочарование от того, что, несмотря на свой сексуальный опыт, я вел себя как подросток, лишающийся девственности с невинной девочкой. Но больше всего мне хотелось свернуться калачиком и не двигаться.

В итоге Изобель пришла в себя первой. Она поднялась и включила настольную лампу. Я впервые увидел ее стройное юное тело без одежды, лишенное сексуального ореола загадочности. Ногой она подтолкнула ко мне мои вещи. Мы молча оделись, не глядя друг на друга.

На ковре, где мы лежали, темнело влажное пятно. Салфетками оттереть на удалось – въелось.

Я собрался уходить. Изобель прошептала мне на ухо, чтобы я не заводил мотоцикл, пока не дотолкаю его до шоссе, а потом поцеловала. Мы договорились увидеться в следующие выходные. И вышли в коридор.

Ее отец в пижаме сидел на лестнице. Лицо у него было заспанное. Мне он ничего не сказал, а Изобель схватил за руку и не отпускал. Я выскочил на улицу и сразу завел мотоцикл.

Хоть мы и не предохранялись, Изобель не забеременела. Впрочем, во время нашей свадьбы она уже была на первом месяце. Впоследствии мы редко занимались любовью. Секс не приносил Изобель удовольствия, и настоящего оргазма, насколько я мог понять, она почти не достигала. После рождения Салли мы и вовсе перестали испытывать друг к другу влечение, так что в итоге я стал искать удовлетворения на стороне.

Бывали, конечно, хорошие времена, когда я смотрел на Изобель, вспоминая ее девичью красоту и бледно-голубое платье, свои надежды и желания, и мне становилось горько.

Дни шли. Складывалось впечатление, что я один еще хочу отыскать похищенных женщин. Остальные как будто не думали ни о чем, кроме очередного дневного перехода, где бы безопасно заночевать и где бы раздобыть еды. О женщинах вспоминали реже и реже, а после похода в бордель Августина все вели себя так, словно их никогда и не было.

Мы дошли до деревушки под названием Стоуфилд (если верить карте). На первый взгляд она ничем не отличалась от сотни других поселков, которые попадались нам по пути. Приближались с привычной настороженностью, заранее решив, что если заметим баррикады, то немедленно удалимся.