Морис Дрюон - Сладострастие бытия (сборник)

– А, ты слышишь их? – спросила старая дама. – Ну все, иди, у тебя, должно быть, много работы. Можешь заходить ко мне. Ты мне нравишься.

– Доброй ночи, синьора.

– Доброй ночи.

«Почему она так добра ко мне?» – подумала Кармела. И вышла почти с сожалением.

Кармела быстро вступила во владение своей территорией, то есть двенадцатью комнатами шестого этажа. Она была внимательной, сообразительной и подвижной; ее движения были четкими, желание сделать все хорошо – огромным. И хотя она этому ремеслу нигде не училась, за исключением двух недель, проработанных прошлым летом в скромном курортном пансионе во Фрежене, куда она устроилась временно подменить горничную, она без труда освоилась со своими обязанностями. Работу свою она выполняла с умением и ловкостью. Убранную ею комнату можно было узнать хотя бы по гармоничному расположению щеток для волос на туалетном столике или по изгибу штор на окнах. Она была девушкой чистой и опрятной.

Ее полюбили; людям нравилась ее легкая скользящая и бесшумная походка, ее красивое мечтательное лицо, ее застенчивый певучий голосок, ее черные волосы, собранные в огромный узел на хрупком затылке. Однажды вечером, когда она, приготовив постель в шестьдесят первом номере, закрывала за собой дверь, она услышала, как одна из клиенток сказала: «Эта малышка – ну просто принцесса». Услышав эти слова, она покраснела от удовольствия и смущения. И потом долго повторяла для себя: «Эта малышка – ну просто принцесса». Но затем имела глупость рассказать об этом толстухе Валентине, и с той поры все служащие отеля звали ее не иначе как «принцесса». Она же продолжала оставаться с ними любезной.

В то же самое время, когда она начала привыкать к своим обязанностям и забывать страхи первых часов работы, она стала принимать отель, показавшийся ей вначале таким шикарным, за то, чем он являлся на самом деле. Конечно, в сравнении с убогим жилищем в Трастевере, где в окружении пяти братьев и сестер прошло ее детство, и даже в сравнении с гостиницей-пансионом во Фрежене «Альберго ди Спанья» казался роскошным дворцом. И не было никакого сомнения в том, что таковым и являлся в прошлом столетии, когда в нем останавливались великие путешественники-романтики.

Но Кармела уже знала, что в Риме существовали отели и пошикарнее. И она начала мечтать об «Асслере», стоявшем наверху лестницы Тринита-деи-Монти, перед подъездом которого расхаживал взад-вперед, сверкая галунами, огромный швейцар, а сквозь стекла входного тамбура были видны отделанные мрамором стены.

А в «Ди Спанья» ковры были протерты до ниток, на потолке в коридоре штукатурка вся потрескалась, между дощечками паркета чернела годами накапливавшаяся пыль, мебель красного дерева шелушилась, трубопроводы блеяли, а краны икали. Кармелу без конца дергали вызовами из-за отсутствия горячей воды.

Постепенно клиенты растеряли в глазах молоденькой горничной то уважение, которым она к ним прониклась в начале своей работы в отеле. И хотя у нее по-прежнему было одно-единственное паршивенькое платьице и пара многократно чиненных туфель, она теперь знала, что ни один из них не был богат. Даже по сравнению с ней. «У меня ничего нет, – думала она, – и все же, если бы мне предложили на всю жизнь занять место кого-либо из них, я бы отказалась. Ну и странная же я!»

Она сожалела о потерянных иллюзиях. Но не о чаевых, поскольку ей претило протягивать руку, и она благодарила, даже когда ей ничего не давали. Но ей ужасно хотелось пройтись с пылесосом по какому-нибудь сказочному дворцу и быть служанкой у сказочного героя в неясной надежде на то, что однажды свершится чудо и героиней сказки станет она сама…

Собирая грязное белье, узнавая подробности о частной жизни каждого, слушая их телефонные разговоры, полные гнева, мольбы, лжи, она чувствовала, как улетучиваются ореолы, которые она нарисовала в своем воображении вокруг голов своих клиентов.

Жильцы ее этажа походили на пассажиров судна, поставленного на карантин в связи с эпидемией невезения. Они выходили из своих комнат, как выходят из кают, прогуливались по палубе в надежде увидеть приближающийся к судну катер таможенной службы, а потом возвращались к себе, чтобы провести там еще один вечер, еще одну ночь, еще один день ожиданий и разочарований.

Белокурая француженка из пятьдесят пятого номера, та, что при заполнении регистрационной карточки в графе «профессия» написала «киноактриса», вот уже четыре месяца ждала роли. Седовласый венгр из пятьдесят шестого, чьи рубашки все до одной были сильно поношены, ждал каждую почту с каким-то болезненным нетерпением. Высокий молодой брюнет, целыми днями печатавший что-то на машинке, ждал поступления денег от кинопродюсеров. А чего ждала молодая американка?

«Почему это, – задавала себе вопрос Кармела, – люди не могут договориться между собой? Почему бы поселившемуся недавно на третьем этаже продюсеру не заказать у молодого брюнета сценарий для фильма, где нашлась бы роль для киноактрисы? И почему бы американке не выйти замуж за красивого парня из пятидесятого номера?»

Сидя в своей конторке, склонив голову набок и зажав коленями ладони, она представляла, что стала ужасно храброй. Будто бы она берет клиентов за руку, подводит их друг к другу, говорит им нужные слова. А вокруг нее раздаются голоса благодарности и благословения… Раздавшийся звонок быстро заставил ее вспомнить, что на ней надет передник прислуги, и, пожав плечами, хмыкнуть над тем, что она себе вообразила. «Если бы все это было так просто, они бы и без меня до этого додумались». Она начала смутно догадываться, что всем людям, которые жили на ее этаже, счастье не могли дать ни разум, ни чудо.

Деньги здесь не были единственной заботой: они все были охвачены другим навязчивым желанием, которое выдавали их взгляды, их жесты, их манеры ускользать друг от друга или друг друга разглядывать, оборачиваясь перед тем, как войти в свою комнату.

И вовсе не случайно в первый вечер работы Кармела увидела полуголую американку. Видимо, та все свое время только и делала, что одевалась, раздевалась и любовалась собой. Во всяком случае она умудрялась делать так, что, когда прислуга приходила к ней за чем-то, она оказывалась наполовину или полностью раздетой; казалось, она получала какое-то удовольствие наблюдать смущение тех, кто входил в ее номер. По нескольку часов в день она загорала на узенькой террасе, делая вид, что прячется за ширмой из полотенец, а сама в то время через черные стекла очков следила за тем, достаточно ли хорошо она была видна соседям. Когда же она после этого встречалась с ними в лифте, то смотрела на них с ироничным высокомерием. Но ей, впрочем, не везло: к тому симпатичному парню из пятидесятого номера приходили только мужчины, а другой сосед, тот, что вечно стучал на машинке, почти никогда не открывал окно.