Джек Керуак - Море – мой брат. Одинокий странник (сборник)

Уэсли познакомил Мида с Эверхартом, и вместе они пошли за угол глотнуть пива. Мид был словоохотливым и умным молодым человеком под тридцать, он поглаживал элегантные коричневые усы в запоздалых чувственных раздумьях, говоря много и сбивчиво, слабо блестя мягкими голубыми глазами, и лавировал между пешеходами быстро и плавно, словно их и не было. По дороге в бар на Ганновер-стрит он выкрикнул по крайней мере три оскорбления разным прохожим, которые позабавили его беспечную натуру.

В баре они с Уэсли шумно вспоминали прошлые совместные приключения, и все это Эверхарт впитывал с вежливым интересом. Их окликнули другие моряки за угловым столиком, все трое перенесли туда свои стаканы, и последовали шумные приветствия. Уэсли, похоже, знал их всех.

Но полчаса спустя Уэсли поднялся, договорился с Мидом встретиться в союзе в половине третьего, и на этом они с Эверхартом вышли из бара и направились к Атлантик-авеню.

– Теперь за твоими документами, – сказал он Биллу.

Перейти Атлантик-авеню было почти невозможно – так плотно двигался транспорт, но они все же добрались до противоположной стороны и остановились у причала. Сердце Билла заколотилось, когда он увидел пришвартованное в каких-то ста футах огромное серое грузовое судно. Его пологий корпус исполосовала ржавчина, тонкие струи воды выливались из шпигатов дугами, а мощный нос вздымался над крышей эллинга.

– Это он? – воскликнул Билл.

– Нет, он на шестом пирсе.

Они пошли в Морскую комиссию. Воздух пропитала вонь гниющей провизии, нефти в воде, рыбы и пеньки. Унылые фасады лавок морского снаряжения глядели на улицу – витрины забиты синими бушлатами, рабочими брюками, офицерской униформой, маленькими компасами, ножами, кепками смазчиков, моряцкими бумажниками и всеми необходимыми морскому человеку причиндалами.

Морская комиссия занимала один этаж большого здания над портом. Пока старик, куря трубку, готовил бумаги, Эверхарт глядел на неспокойный клочок моря за ближними причалами и сортировочными станциями, протянувшийся до узкого пролива, где два маяка обрамляли ворота в сумеречную Атлантику. За окном пролетела чайка.

В соседней комнате энергичный человечек, едва не удушенный своей сигаретой, снял у Билла отпечатки пальцев, прижав его чернильные пальцы к документам и их дубликату.

– Теперь идите в здание почты, – пропыхтел человечек, когда закончил, – и получите удостоверение личности. Тогда у вас будет полный комплект.

Когда Билл с новенькими документами вышел из комнаты, где снимали отпечатки пальцев, Уэсли стоял, прислонившись к стене и куря.

– Теперь, видимо, за удостоверением личности, – сказал Билл, кивая на дверь.

– Верно!

Они пошли в здание почты на Милк-стрит, где Билл заполнил заявление на паспорт и получил на руки сертификат для своего первого заграничного рейса. Уэсли, одолживший пять долларов у Ника Мида, оплатил пошлину.

– Теперь все, надеюсь? – рассмеялся Билл, когда они снова оказались на улице.

– Все.

– Сейчас надо получить места на «Вестминстере». Я прав?

– Прав.

– Что ж, – улыбнулся Билл, похлопывая по своим документам, – я в торговом флоте.

В два тридцать Уэсли, Билл, Ник Мид и семеро других моряков получили работу на пароходе «Вестминстер». В приподнятом настроении они направились из Морского союза к шестому пирсу, миновали мучительное переплетение прибрежных бостонских улиц, пересекли Атлантик-авеню и разводной мост через реку Мистик и наконец остановились у доков на Большой Северной авеню. Они молча смотрели на пароход «Вестминстер», что возвышался слева. Его исполинская серая громада распласталась между пирсами и смахивала, решил пораженный Эверхарт, на старую ванну.

– Его мы называем среднетоннажным грузовым судном, – сказал моряк Эверхарту, когда они промаршировали мимо большого эллинга к сходням, приветственно маша докерам, занятым на погрузке, – те закатывали бочки с мазутом в трюм, массивной грузовой стрелой закидывали туда древесину. – Делает пятнадцать узлов на полном ходу, крейсерская – двенадцать. Не очень быстрый, но многое может выдержать.

И когда они показали свои рабочие бланки вахтенному у трапа и шагнули на просевшие доски, под ложечкой у Билла странно засосало – он впервые в жизни садился на корабль! Корабль, большой гордый ковчег, вернулся из бесприютных морей и готов к новым морям, возможно еще темнее и чужероднее тех, где побывал… и Эверхарт отчаливал на борту!

Билл лежал на койке и вспоминал странные дневные ощущения. Сейчас был вечер. Через открытый иллюминатор со своей верхней полки он видел темную стену эллинга в доке. Стояла жаркая безветренная ночь. Кубрик, к которому его приписали, от кормы до левого борта был отделен от другого листом клепаного металла, выкрашенного белым. Тесную комнатушку освещали две яркие электрические лампы в стальном подволоке. Внутри пара двойных полок – верхняя и нижняя – и небольшая раковина; четыре шкафчика, два разбитых складных стула и трехногая банка довершали обстановку этой пустой стальной комнаты.

Билл бросил взгляд на другого моряка, приписанного сюда же. Тот спал, проказливые молодые черты его лица покоились в дремоте. Не больше восемнадцати лет, отметил Билл. Возможно, несмотря ни на что, ходит в море годами.

Билл достал рабочий бланк из кошелька и задумчиво перечел: «Уильям Эверхарт, матрос 2-го класса, пароход „Вестминстер“, дневальный палубной команды». Дневальный!.. Уильям Эверхарт, бакалавр и магистр гуманитарных наук, старший преподаватель кафедры английской и американской литературы в Колумбийском университете… дневальный! Безусловно, это станет уроком скромности, посмеялся он про себя, хотя он всегда шел по жизни под видом скромника, по крайней мере молодого скромного педанта.

Он откинулся на подушку и сообразил, что это его первые минуты одиноких размышлений с тех пор, как он принял безрассудное решение бежать от беспечной пустоты своей жизни. То была неплохая жизнь, размышлял он, жизнь, где был хотя бы минимум занятий и защищенности. Но он не жалел, что принял такое решение; это перемена, как он то и дело твердил Уэсли, перемена несмотря ни на что. И деньги в торговом флоте неплохие, судовладельцы не жалели награждать моряков за труд и смелость; такая сумма, безусловно, порадует родных, особенно сейчас, когда старик нуждается в медицинской помощи. Какое будет облегчение – заплатить за операцию и, возможно, смягчить отцовскую злость на домочадцев, которые безусловно не отдавали ему должного. Погруженный в работу, отзывчивый на непрерывные требования стремительной светской жизни, Билл, как это с ним частенько бывало, признавался себе, что не был внимательным сыном; они с отцом отдалились друг от друга на целое поколение различий в характерах, вкусах, взглядах, привычках; и однако старик, что сидел с трубкой в кресле, слушал древнее радио, пока новое глянцевито и современно грохотало в гостиной, – разве не был он всецело основой и сущностью Билла Эверхарта, создателем всего, с чем имеет дело Билл Эверхарт? По какому праву, сердито спрашивал Билл, сестра и зять так праведно пренебрегали стариком? Что, если он горевал?