Фридрих Горенштейн - Искупление (сборник)

Однако ночью, не в Москву, не в Одессу – в Здолбунов Ровенской области едет из Бердичева публика деловая, крепкая, без детей и количеством поменьше. Она и за минуту, если надо, в вагон влезет. Поэтому поезд Киев – Здолбунов стоит в Бердичеве пятнадцать минут, иногда и дольше. Времени достаточно, и бердичевский пассажир ходит вдоль вагонов спокойно, с усмешечкой. Вот полезли в наш вагон. Сунулись – и назад.

– Марусь, а що такоэ-э-э?

– Здесь темно, пульку не распишешь и какой-то жлоб храпит.

Это о Чубинце так. Хорошо, что не слышал. Полез бы на них со своей палкой, и пришлось бы мне этим бердичевским евреям тридцатку в пульку проигрывать. Меньше не взяли бы, чтоб замять скандал. Если только власть не вмешивается, не становится на сторону противника, бердичевский еврей умеет постоять за себя. А на сторону Олеся Чубинца власть не станет – не тот случай.

Надо сказать, что втайне бердичевлянин любит свой обиженный, затравленный город, выискивает, кто из известных людей в нем родился и жил и какие известные события с ним связаны. Выискивает каждую мелочь. Думаю, если бы бердичевляне знали, что высшая точка юго-западной Авратынской возвышенности находится не в районе Киева, а в районе Бердичева, то, безусловно, этим бы гордились. Однако они этого не знают: возвышенность не гора, она повышается постепенно и охватывает многие сотни километров от Днепра до Припяти. В районе Бердичева находится лишь небольшой холм, именуемый почему-то Лысая Гора, где традиционно, еще с царских времен, расположены военные казармы.

Военных в Бердичеве всегда много. Это либо лейтенанты-женихи, либо полковники отставного возраста, которые, выйдя на пенсию, часто покупают себе домик на зеленых окраинных улицах и, картаво рассказывая об «еврейских кухочках», сами с удовольствием жрут бердичевских жирных кур и гусей. Смешной, постыдный город Бердичев, но много ли их, белоголовых, вернулось назад на морошку да клюкву, на подножный корм в свою родную Сибирь? Возвращаться не хотят, но злословят. Уж на что среди украинцев силен антисемит, а эти еще покрепче. Пока живут у себя в Сибири, то с антисемитизмом у них слабее, умеренно, вяло, а как попробуют жирной бердичевской курицы, то словно бесятся, словно боятся: если утихнет в этой местности антисемитизм, то их украинцы опять на сибирскую клюкву прогонят.

Впрочем, общеизвестно, что в среднем русский человек в русских областях гораздо лучше русского в областях нерусских. Чужак все-таки. Ходит – нет-нет да и оглянется: что сзади? В старое время было сословное единство дворянства, которое ослабляло национальную рознь, было единство культурное, которое эту рознь почти ликвидировало. А красномордому сибиряку-отставнику как с украинским толстозадым хатовладельцем национальные противоречия замазать? Анекдотами про «кухочку». Вон они по перрону идут рядом, пельмень с галушкой. Рыбные снасти при них, плетеные местные кошелки с выпивкой, салом, помидорами, – видать, в Червоное собрались на рассветную рыбалку, лещей удить да карасей. Идут как два брата, на бердичевских евреев поглядывают да посмеиваются. Однако бердичевские евреи привыкли такие усмешки не замечать, у них свои проблемы. Чичильницкого, к примеру, так и не нашли.

Когда-то на одной бердичевской свадьбе я встретил множество Чичильницких, сразу несколько семей. И едва заиграла музыка, как они все пустились в пляску, высоко подбрасывая ноги и напевая:

Поют хорошо. Многие Чичильницкие участвуют в сводном хоре города Бердичева. Я помню, как на областном смотре в Житомире этот хор, женщины в русских сарафанах, мужчины в вышитых рубашках, исполнил песню Павла Кузьмича Самохина, директора бердичевского музыкального училища:

А когда бердичевские парубки и девчата вышли на заключительный гопак, то и среди них было несколько Чичильницких обоего пола в красных чоботях: «Гоп, кумо, не журысь...»

– Чичильницкий! – кричат уже в конце перрона у самого тепловоза, и один раз даже по имени: – Ы-ы-ы-зя! – тепловозным гудком: – Ызя Цызин!

Нет, это уже другого зовут. А где же Чичильницкий? Может, Чичильницкий должен был приехать этим, «двадцать седьмым», да дела задержали в Киеве или Казатине? У Чичильницкого всюду дела.

Пройтись бы и мне, Забродскому, по бердичевской земле. Но опасаюсь выйти из поезда после казатинских волнений. Выхожу в тамбур и, держась за вагонные поручни, спускаюсь на две ступеньки, оглядываюсь, глотаю ночной бердичевский воздух. Бердичев спит в своих домах и на своих кладбищах: православном – недалеко от вокзала, католическом – отделенном от православного лишь забором, и еврейском – в противоположном конце города, у кожзавода. Когда едешь автобусом из Киева в Бердичев по Житомирскому шоссе, то, въезжая в город, видишь кучи грубых камней среди лишенной зелени, безжизненной пустыни. Это и есть еврейское кладбище. Гулять по такому кладбищу не хочется, особенно вдыхая ароматы кожзавода, – не поют на таком кладбище соловьи в кустарнике, не цветет сирень. До революции, да и позднее, до гитлеровского пришествия, евреи составляли в Бердичеве восемьдесят процентов населения, но власть ведь все равно находилась в руках православных, которые своему покойнику отдавали предпочтение. Правда, позднее, с развитием города, шумный вокзал и шумный завод вплотную подступили и к православной кладбищенской ограде. Нет ничего удивительного, что остановка в Бердичеве пробудила во мне кладбищенские мотивы. Бердичев – это прошлое моего народа, а прошлое – это кладбище. Бердичев – это и мое личное прошлое, это человеческие образы, давно похороненные и забытые. Впрочем, христиане верят в воскресение и на красивых христианских кладбищах царит дух воскресения. Что бы ни говорить о религиозно-философской стороне проблемы, но я любил просто так в весенний или летний день погулять по православному бердичевскому кладбищу, посмотреть на его чудесные памятники, посидеть на мягкой траве.

– Чичильницкий, – не унимаются, – Чичильницкий!

Настойчивый народ: если им нужен Чичильницкий, будут кричать, пока тот в Казатине не услышит.

Держась за поручни, подаю свое тело вперед, набираю побольше воздуха и громко кричу:

– Забродский! Забродский! Феликс Забродский!

Пусть мое имя и фамилия окунутся в бердичевский воздух, поплывут в нем вольным стилем, обогнут здание вокзала, приземлятся на бердичевский булыжник, поскачут по трем городским бульварам, которые тянутся от самого вокзала к центру и далее к тому месту, где стояла ныне покойная, знаменитая бердичевская водонапорная башня, сложенная из серого старинного кирпича. Старые бердичевские бульвары тоже можно считать покойными. Ограждение – ажурная решетка, какой не постыдился бы ни Ленинград, ни Одесса, – снесена, многие старые каштаны вырублены, ибо они заслоняли вид с бульвара на новопостроенный горком партии – оштукатуренную коробку белого цвета, прозванную бердичевлянами «белый дом».