Владимир Набоков - Просвечивающие предметы (сборник)

Несмотря на обращенный к самому себе ласковый упрек, кое-что он все-таки предпринял. Он написал ей письмецо из роскошного отеля «Версекс-Палас», где «через несколько минут иду на коктейль с нашим достославным писателем, чья лучшая книга Вам не нравится. Позволите ли навестить Вас, скажем, четвертого, в среду? Потому что скоро я перееду в отель „Аскот“ в Вашем Витте, где, говорят, даже летом можно чудно кататься на лыжах. С другой стороны, главная цель моего пребывания тут – выяснить, когда старый негодяй закончит книгу. Странно сейчас вспоминать, с каким нетерпением еще позавчера я чаял увидеть наконец Великого Человека во плоти».

Плоти оказалось даже больше, чем Персон мог судить по недавним фотографиям. Через окно в холле он успел разглядеть писателя, когда тот вылезал из машины, но его нервная система, целиком поглощенная воспоминаниями о девушке с обнаженными бедрами в залитом солнцем вагоне, не отозвалась на это зрелище ни пением приветственных труб, ни возгласами восторга. И все же зрелище это было величественно – с одной стороны тучного старца поддерживал красавец шофер, с другой – чернобородый секретарь, а на ступеньках всячески изображали свою незаменимость два выскочивших из гостиницы chasseur’a [80]. Репортер внутри Персона отметил, что на нем бархатисто-шоколадного оттенка теннисные туфли, лимонного цвета рубашка с лиловым шейным платком и мятый серый костюм, ничем, по крайней мере на американский взгляд, не выделяющийся. Привет, Персон! Они расположились в гостиной возле бара.

Внешность и речь новоприбывших лишь усиливала чувство нереальности происходящего. Этот представительный господин с глиняной маской грима и фальшивой улыбкой на лице и мистер Тамворт с разбойничьей бородой – оба они словно разыгрывали некую суконно написанную сцену перед невидимыми зрителями; Персон же, на какое бы место ни садился и куда бы ни глядел, постоянно оказывался во время этой недолгой, но пьяной беседы спиной к залу, словно его, как манекен, вместе со стулом поворачивала никем не замеченная домоправительница Шерлока Холмса {100}. Они и в самом деле казались муляжами и восковыми куклами по сравнению с реальностью Арманды, чей образ, отпечатавшийся в его сознании, проглядывал сквозь эту сцену – то перевертнем, то дразняще застревая в боковом зрении, неподдельный, неотступный, неотвязный. Банальности, которыми он с ней успел обменяться, сияли подлинностью рядом с натужными шутками фальшивого застолья.

«Да вы же совершенно замечательно выглядите!» – сказал Хью, когда напитки были заказаны, – ложь в его словах била через край.

У барона R. было грубое, нездорового цвета лицо, ноздреватый бугристый нос, косматые воинственные брови, неподвижный взгляд и полный гнилых зубов бульдожий рот. Столь заметная в его писаниях жилка зловредной изощренности присутствовала и в заранее заготовленных его речах, – сейчас, к примеру, он говорил, что о «замечательно» нет и речи и вообще он находит в себе все больше сходства со знаменитым киноактером Ройбинсоном, игравшим когда-то старых гангстеров в фильмах, сделанных во Флориде {101}, – только такого актера никогда не существовало.

– И все-таки, как же вы себя чувствуете? – спросил Хью, развивая свой неуспех.

– Покороче говоря, – сказал R., приводивший в отчаяние не только манерой говорить на своем мнимо обиходном английском самыми избитыми формулами и с сильным акцентом, но и тем, что постоянно их переиначивал, – покороче говоря, я, знаете, всю зиму прихварываю. Моя, знаете ли, печень что-то насупротив меня ополчилась. – Он отхлебнул добрый глоток виски и, полоща рот каким-то новым способом, какого Хью еще не видывал, очень замедленным движением поставил рюмку обратно на низкий столик. Побыв мгновение à deux [81]с жидкостью, пойманной в ловушку рта, он наконец проглотил ее и переключился на другой английский – на пышный стиль самых ярких своих персонажей: – Бессонница и сестра ее Ноктурия {102}меня изводят, а в остальном я крепок, как лист почтовых марок. Вы, наверное, не знакомы с мистером Тамвортом: Персон, произносится «Парсон», Тамворт – как английская порода пятнистных свиней {103}.

– Нет, – сказал Хью, – это не от «Парсон», а скорее от «Петерсон».

– Хорошо, сынок, а как там Фил?

Они коротко обсудили энергию, обаяние и деловую сметку издателя.

– Только он хочет, чтобы я писал не те книги. Ему нужен, – названия романов своего соперника, которые тоже издавал Фил, он выговорил особым горловым застенчивым голосом, – ему нужен «Мальчик для утех», но он согласился бы и на «Стройную стерву», а все, что я могу ему предложить, – это не тра-ля-ля, а первый, самый скучный том моих «Тралятиций» {104} .

– Уверяю вас, он ждет рукопись с огромным нетерпением. Я, между прочим…

Между каким прочим? Для подобных нелогичностей стоило бы изобрести специальный риторический термин. Черная ткань едва прикрывала невиданный ландшафт между – между прочим, я с ума сойду, если ее не добьюсь.

– Я, между прочим, вчера познакомился с подругой вашей падчерицы…

– Бывшей падчерицы, – поправил господин R. – Сто лет ее не видел и столько же, надеюсь, не увижу. Повтори, сынок (бармену).

– И знаете, как это произошло? Сидит передо мной девушка и читает…

– Простите, – сказал медовым голосом секретарь, складывая нацарапанную им записку и передавая ее Хью: «Упоминания о мисс Мур и ее матери господину R. неприятны».

И я с ним согласен. Но куда девалась знаменитая тактичность Хью? Захмелевший Хью прекрасно знал, как обстоит дело – от Фила, не от Джулии, девчонки распущенной, но не болтливой.

Эта часть просвечивания выходит у нас довольно нудной, но надобно завершить отчет.

Наняв соглядатая, господин R. в один прекрасный день обнаружил, что его жена Мэрион изменяет ему с Кристианом Пайнсом, сыном известного режиссера, поставившего «Золотые окна» (фильм, довольно шатко построенный на лучшем романе нашего автора). Господин R. это приветствовал, поскольку старательно ухаживал за Джулией Мур, своей восемнадцатилетней падчерицей, и вынашивал планы на будущее, достойные сентиментального развратника, тремя или четырьмя браками еще не насыщенного. Очень скоро, однако, он узнал с помощью того же сыщика, в данный момент умирающего в душной грязной больнице на Формозе (остров), что юный Пайнс, красивый бездельник с лягушачьим лицом (он тоже скоро умрет), – любовник и матери, и дочери, которых он два лета ублажал в Кавальере, Калифорния. Расставание поэтому растянулось и протекало более болезненно, чем R. предполагал вначале. В разгар этой истории скромный наш Персон (хоть он на самом деле на полдюйма выше верзилы R.) тоже отхватил сбоку кусочек от пирога, на который было столько охотников.