Владимир Набоков - Под знаком незаконнорожденных

А мы эти пальчики разожмем.

– Все в порядке, я сам, господа. Не трогайте его. Милый…

Мак, решив, что с него довольно, коротко пнул Круга по голени и выволок его вон.

Они разорвали моего малыша пополам.

– Слушайте вы, животное, – выговорил Круг, почти на коленях, цепляясь за гардероб в коридоре (Мак держал его за грудки и тянул). – Я не могу оставить мое дитя на муку. Пусть он едет со мной, куда вы меня повезете.

В туалете спустили воду. Две сестры присоединились к мужчинам, смотрели со скучливым весельем.

– Милый ты мой, – сказала Линда, – мы вполне понимаем, что это твое дитя или, по крайней мере, дитя твоей покойной жены, а не фарфоровый совенок или еще что-нибудь, но наша обязанность – забрать тебя, а остальное нас не касается.

– Пожалуйста, пойдемте, а, – взмолилась Мариэтта, – ужас ведь как поздно.

– Дайте мне позвонить Шамму [один из членов Совета Старейшин], – сказал Круг. – Только это. Один телефонный звонок.

– Ой, да пойдемте же, – повторила Мариэтта.

– Вопрос в том, – сказал Мак, – пойдешь ли ты мирно, по собственной воле, или мне придется тебя изувечить, а потом скатить по ступенькам, как мы делали с бревнами в Лагодане.

– Да, – сказал Круг, внезапно надумав. – Да. Бревна. Да. Пойдемте. Пойдемте скорее. В конце концов, все решается просто!

– Выключи свет, Мариэтта, – сказала Линда, – а то еще нас обвинят, что мы украли его электричество.

– Я вернусь через десять минут, – во всю силу легких выкрикнул Круг, обернувшись в сторону детской.

– А-а, господи боже, – пробормотал Мак и пихнул его к двери.

– Мак, – сказала Линда. – Как бы ее не продуло на лестнице. Я что подумала, может, ты снесешь ее вниз. Знаешь что, пусть этот идет впереди, я за ним, а ты сзади. Ну-ка, подними ее.

– А знаете, я совсем не тяжелая, – сказала Мариэтта, воздевая к Маку локотки.

Неистово покраснев, молодой полицейский подсунул сложенную ковшиком вспотевшую лапу под благодарные бедра девушки, другой обхватил за ребра и легко вознес ее к небесам. Одна из ее туфель свалилась.

– Ничего, – быстро сказала она, – я могу засунуть ногу к вам в карман. Вот так. Лин донесет туфлю.

– А вы и вправду не много весите, – сказал Мак.

– Теперь держи меня крепче, – сказала она. – Держи меня крепче. И отдай мне этот фонарик, он мне делает больно.

Маленькая процессия начала спускаться по лестнице. Было темно и тихо. Круг шагал впереди, в круге света, игравшего на склоненной, непокрытой его голове, на коричневом халате, – ни дать ни взять участник какого-то таинственного религиозного действа с картины мастера светотени, или с копии с этой картины, или с копии с этой копии, или с какой-то другой. Следом шла Линда с пистолетом, нацеленным ему в спину, ее миловидно изогнутые ноги изящно перебирали ступени. За ней шел Мак и нес Мариэтту. Преувеличенные детали перил, а иногда тень от волос и пилотки Линды скользили по спине Круга и вдоль призрачных стен – это плясал электрический фонарь в пальчиках озорной Мариэтты. На тончайшем ее запястье имелся снаружи забавный костяной бугорок. Теперь давайте расставим все по местам, давайте посмотрим правде в глаза. Они нашли рукоятку. В ночь на двадцать первое Адам Круг был арестован. Это было неожиданно, поскольку он не предполагал, что они сумеют найти рукоятку. Собственно, и сам-то он едва ли знал, что какая-то рукоятка вообще существует. Будем рассуждать логически. Они не причинят ребенку вреда. Напротив, ведь это их ценнейший залог. Не будем выдумывать лишнего, будем держаться чистого разума.

– Ох, Мак, как божественно… Я хотела бы, чтобы здесь был биллион ступенек!

Может быть, он уснет. Помолимся, пусть он уснет. Ольга однажды сказала, что биллион – это сильно простуженный миллион. Голень болит. Все, все, все, все, все, что угодно. Твои сапоги, dragotzennyi, вкусом напоминают засахаренный чернослив. И взгляни, на губах у меня кровь от твоих шпор.

– Ничего не вижу, – сказала Линда, – перестань баловаться с фонарем, Марихен.

– Держи его прямо, детка, – пророкотал Мак, отдуваясь с некоторой натугой, его огромная неопытная лапа медленно таяла; несмотря на легкость его каштановой ноши; оттого, что жар ее возрастал.

Повторяй себе, повторяй: что бы они ни делали, они не причинят ему вреда. Их жуткий запах и обгрызенные ногти – зловоние и грязь гимназистов. Они могут начать ломать его игрушки. Перебрасываться, и ловить, и перебрасываться, угадай, в какой руке, одним из его любимых мраморных шариков, тем, опаловым, единственным, священным, к которому даже я не смел прикоснуться. Он посередке, старается их остановить, поймать шарик, спасти. Или, к примеру, выкручивать ему руку, или какие-то грязные подростковые шуточки, или – нет, все не так, держись, не выдумывай лишнего. Они позволят ему заснуть. Они просто пограбят в квартире и нажрутся досыта в кухне. И как только я доберусь до Шамма или прямо до Жабы и скажу ему то, что скажу…

Неистовый ветер вцепился в четверку наших друзей, когда они вышли из дома. Их ожидал элегантный автомобиль. Линдин жених сидел за рулем – приятный блондин: белесые ресницы и…

– Ба, да никак мы знакомы. Ну как же! Фактически однажды мне уже выпала честь шоферить для профессора. А это, значит, сестричка. Рад познакомиться, Марихен.

– Лезь внутрь, ты, толстый олух, – сказал Мак, и Круг тяжело осел рядом с водителем.

– Вот твой туфель и вот твой мех, – сказала Линда, передавая обещанную шубку Маку, который принял ее и принялся укутывать Мариэтту.

– Нет, просто на плечи, – произнесла дебютантка.

Она встряхнула гладкими каштановыми волосами, затем особым высвобождающим жестом (тыльная часть ладошки быстро порхнула над нежным зашейком) легко взметнула их, чтобы они не лезли под воротник.

– Здесь есть местечко для троих, – сладко пропела она из машинных глубин лучшим ее голоском (иволга золотистая) и, отскользнув к сестре, похлопала по свободному месту у дверцы.

Однако Мак откинул одно из передних сидений, чтобы поместиться прямо за арестантом, положил оба локтя на разгородку и, сунув в рот мятную жвачку, велел Кругу вести себя прилично.

– Все на борту? – осведомился д-р Александер.

В этот миг распахнулось окошко детской (крайнее слева, четвертый этаж), высунулся один из молодцев и завопил что-то вопрошающее. Из-за буйного ветра ничего нельзя было извлечь из мешанины слов, вылетавшей наружу.

– Что? – крикнула Линда, носик ее нетерпеливо наморщился.

– Углововглувуу? – взывал из окна молодец.

– Лады, – сказал Мак, ни к кому в отдельности не обращаясь. – Лады, – повторил он. – Мы тебя услышали.

– Лады! – крикнула вверх Линда, сложив рупором руки.

В трапеции света замаячил в бурном движении второй из юнцов. Он вцепился в запястья Давида, взобравшегося на стол в тщетной попытке достигнуть окна. Ярковолосая светло-синяя фигурка исчезла. Круг, мыча и дергаясь, наполовину вывалился из машины с повисшим на нем Маком, обхватившим его за поясницу. Машина поехала. Бороться было бессмысленно. Процессия цветастых зверушек пронеслась по косой полоске обоев. Круг упал на сиденье.