Владимир Набоков - Две лекции по литературе

Владимир Набоков

Две лекции по литературе

Перевод с английского В. ГОЛЫШЕВА

"Анну Каренину", - вразумлял Лев Толстой заезжего газетчика из Германии, - никак нельзя пересказать ни коротко, ни по-немецки". Владимир Набоков счел бы эту реплику безупречной. Собственно говоря, он и подобрал для своих лекционных нужд аналогичное высказывание. "Однажды, - рассказывал он в аудитории, - когда трезвомыслящий, но несколько поверхностный французский философ попросил глубокомысленного, но темного немецкого философа Гегеля изложить свою мысль сжато, Гегель отрезал: "Такие предметы нельзя изложить ни сжато, ни по-французски".

Как и должно быть у всякой цельной личности, у Набокова лектор неотделим от писателя, он его естественное продолжение. Отличие только в том, что перед аудиторией на место своих собственных слов ему приходится подставлять слова Чехова, Тургенева, Гоголя, Флобера, Пруста или Кафки. Набоковские художественные пристрастия распространяются не только на творимый им собственный мир, но и на литературную классику, откуда он выбирает только то, что подтверждает его писательские взгляды; все остальное отбрасывается как не заслуживающее внимания. Отсюда набоковизация мировой литературы, выстраивание ее творцов в ряд исторических предшественников ему самому. Вот, полюбуйтесь, набоковские страницы Льва Толстого, вот сиринская наблюдательность Джойса, вот влажные находки Лермонтова на еще не возделанных клумбах "Дара".

Высшая задача писателя, говорит Набоков, превратить читателя в зрителя. И в ход на лекциях пускается все: на доске возникают схема дуэльного пистолета и план дома, расписание маршрутов и рисунок жука (жука! - подчеркивает Набоков, а не таракана, как у безграмотных переводчиков), жука, в которого превращается кафковский Грегор Замза. Но прежде всего начинается детальное (медленнее медленного) чтение обсуждаемого текста ради уяснения неясностей, вникания в мелочи, ради исправления неточного перевода. "Vive le pedant! - торжествующе выкликает Набоков свой переводческий девиз, - и долой простаков, убежденных, что дело сделано, коли дух передан".

В подобной истории литературы Набокову как бы отводится роль снисходительного к подмастерьям мастера. Не потому ли он отклонял влияние на "Приглашение на казнь" "Процесса" Кафки, даже отрицал простое читательское с ним знакомство, что Кафка, с его точки зрения, что называется, испортил тему, написал тяжеловесно и по-немецки? Пришлось переписывать книгу как следует. Создается впечатление, что "Процесс" для Набокова - это некая "Адмиралтейская игла" госпожи Солнцева, полная истраченных впечатлений и перевранных чувств. И если как писатель он поясняет, проясняет, подправляет замысел Кафки своим "Приглашением на казнь", то как лектор для той же цели берет уже не "Процесс", а "Превращение".

Лекционный же Флобер призван доказать противоположную набоковскую мысль: нет такой мелочи, которую нельзя сделать центром поэтической мизансцены и последующего учебно-поэтического анализа, как, например, покрасневшие мочки Эммы (мочки! - снова подчеркивает Набоков, а не кончики ушей, прикрытые у героини шляпкой).

А цель и в том и в другом случае одна - называние предметов окружающего мира более правильными именами, детализация жизни, прочерчивание спасительного личного космоса в общественном хаосе. Иными словами, процесс художественных превращений.

Каков же он, мир, понятый по Набокову?

Это мир, полный красоты и жалости к ней. Ибо всему красивому, учит писатель студентов, суждено погибнуть. Успеть увидеть, вдохнуть, пожалеть и потом наслаждаться воспоминанием о деталях - вот счастье. И наоборот: только счастливый человек способен увидеть многообразие мира, его живые краски. Пурпурный хитон Эсхиловой Ифигении, жемчужные клыки ветхозаветного пса, изумрудная лужайка, мелькнувшая при перелистывании шекспировской страницы, - все это столь же драгоценно в эстетическом отношении, как и подробности еще не олитературенного мира.

Составляя свои лекции, Набоков, по существу, продолжал любой из своих романов, пользуясь на этот раз чужим словесным материалом. Отсюда столь обильное самоупоенное цитирование.

Хотя, с другой стороны, "Анну Каренину" коротко ведь не перескажешь.

ИВ. ТОЛСТОЙ

"Иностранная литература", №11 1997

Гюстав Флобер (1821-1880) Госпожа Бовари (1856)

Переходим к наслаждению очередным шедевром, очередной сказкой. Из всех сказок данной серии роман Флобера "Госпожа Бовари" - самая романтическая. С точки зрения стиля - перед нами проза, берущая на себя обязанности поэзии. Когда читаешь ребенку, он спрашивает, так ли все было на самом деле. Если не так, требует, чтобы прочли другой рассказ, правдивый. Оставим такой подход к книгам детям и юношеству. Разумеется, если вам скажут, что г-н Смит видел, как мимо него просвистело синее блюдце с зеленым рулевым, тут спросить, правдив ли рассказ, необходимо - поскольку его достоверность повлияет так или иначе на всю вашу жизнь, непосредственно вас затронет совершенно практическим образом. Но не спрашивайте, правда ли написана в романе или стихотворении. Незачем себя дурачить; будем помнить, что никакого практического значения литература не имеет в принципе - за исключением того совершенно особого случая, когда человек стремится стать преподавателем литературы. Девушки Эммы Бовари никогда не было; книга "Госпожа Бовари" пребудет вовеки. Книги живут дольше девушек.

В книге присутствует тема адюльтера и есть ситуации и намеки, которые скандализовали ханжеское, мещанское правительство Наполеона III. Более того, роман преследовался по суду за непристойность. Только представьте себе. Будто произведение художника бывает непристойно. Рад сообщить, что Флобер выиграл дело. Случилось это ровно сто лет назад. А в наши дни, в наше время... Но не будем отвлекаться.

Рассматривать роман мы будем так, как Флобер и предполагал: с точки зрения структур (он называл их mouvements), тематических линий, стиля, поэзии, персонажей. В романе тридцать пять глав, каждая около десяти страниц длиной, и три большие части, действие которых происходит сначала в Руане и Тосте, затем в Ионвиле и, наконец, в Ионвиле, Руане и Ионвиле места все вымышленные, за исключением Руана, епархиального центра на севере Франции.

Временем основного действия выбраны 1830-е и 1840-е годы, при короле Луи-Филиппе (1830-1848). Первая глава начинается зимой 1827-го, а в своего рода эпилоге судьбы некоторых персонажей прослежены до 1856-го, до правления Наполеона III, и в сущности - до даты, когда Флобер кончил роман. "Госпожа Бовари" была начата 19 сентября 1851-го в Круассе, под Руаном, закончена в апреле 1856-го, отослана в июле и публиковалась выпусками в "Парижском обозрении" до конца того же года. Летом 1853-го, когда Флобер приступил ко второй части романа, в ста милях к северу от Руана, в Булони, Чарльз Диккенс заканчивал "Холодный дом"; годом раньше в России умер Гоголь, а Толстой издал первое значительное произведение - "Детство".