Константин Кряжевских - Человек или дьявол?

Тогда в силу вышеизложенного возникает совершенно естественный вопрос: а зачем Михаил Булгаков приводит в своем романе одинаковые по силе убедительности доводы в пользу и против тождества персонажей Воланда и Афрания? Какой в этом смысл? Зачем так нужно настойчиво склонять читателя к мысли, что эти оба персонажа – одно лицо, но в то же время эту же мысль в нем и отгонять?

Для начала нужно сказать, что автор в принципе не мог осуществить такую задумку в романе, если он не видел в этом какого-то принципиального значения для раскрытия собственных замыслов, что вложены в его книгу. Если предположить, что Михаил Булгаков в самом деле хотел, чтобы читатель счел Афрания за Воланда, то в таком случае выходит, что у того же читателя после возникновения идеи, что данные персонажи – одно лицо, должно на что-то открыться глаза, причем обязательнейшим образом. Незачем просто так, без какой-либо причины автору скрывать Воланда под капюшоном Афрания, если само по себе обнаружение сатаны в начальнике тайной службы нам ничего не дает. Поэтому можно полагать, что Михаилу Булгакову важно было не столько вызвать в читателе желание узнать Афраний – Воланд или нет, сколько просто поставить его перед вопросом, кто такой вообще Афраний – человек или дьявол, так как в романе «Мастер и Маргарита» духи и человек, бесы и люди как персонажи занимают, очевидно, абсолютно одинаковое положение, откуда уже можно смело полагать, что автор просто хотел, чтобы читатель сравнил Воланда и членов его свиты со всеми москвичами, а это нужно, в свою очередь, именно для того, чтобы понять, что же такое конкретно меняется в Афрании, когда мы начинаем в нем видеть дьяволаили злого духа, тогда как до этого мы видели в нем обыкновенного человека, то есть одного из нас . Может быть, в самом деле автор «Мастер и Маргариты» не видел в Афрании Воланда, но что он хотел, чтобы мы заподозрили в начальнике тайной службы сатану, в этом можно даже не сомневаться. Ведь поразительно тут именно то, что сам по себе Афраний как человек ничем вообще не отличается от Афрания как дьявола, кроме одного имени – человек, но при этом никакого же слияния в одно существо или одно лицо одного Афрания с другим совершенно не происходит: этот литературный персонаж может быть либо человеком, либо дьяволом. Это либо такое же, как и мы, существо, либо злой дух. Еще более поразительно то, что в свете мира «Мастера и Маргариты» сам Мастер стал для нас, реально существующих людей или читателей, автором целых двух романов, которые тождественны по своему содержанию, изложению текста, буквам, авторству, словом, во всем . Когда мы видим в Афрании человека, то перед нами лежит один роман о Пилате, а когда мы уже видим в нем духа, то этот же роман становится другой книгой, ничем не отличающейся от оригинала. Текст-то один, но книги две. И Владимир Бортко в таком случае тоже, получается, снял две экранизации. Афраний – это именно тот персонаж, что служит связующей точкой двух миров произведения Михаила Булгакова – потустороннего и человеческого. Он есть именно тот эпицентр событий, в котором происходит столкновение обеих вселенных романа «Мастер и Маргарита» .

Итак, по вышеизложенной теории, Михаил Булгаков ставит читателя перед центральнымвопросом всего своего романа «Мастер и Маргарита»: что же все-таки такое меняется в начальнике тайной службы, когда мы начинаем его принимать за духа зла? Оба Афрания, один из которых существует только в нашей теории, совершенно одинаковы, абсолютно тождественны и ничем друг от друга не отличаются. Они равны друг другу, как равно зрение правого глаза зрению глаза левого. Однако никакого слияния вообще при этом одного начальника тайной службы с другим не происходит – они так и остаются разными личностями. Самое большее, что мы тут видим, это то, что происходит наложение одного героя на другого и ничего больше, точнее говоря, смена одного персонажа другим. Их нельзя слить в одно существо, как невозможно смешать воду с маслом в однородную массу. Но за что же тогда Афраний, как и мы, называется человеком и принадлежит нашему миру, если он все-таки никакой не Воланд? За что всем людям Бог судил быть и называться людьми, а духам – ангелами и демонами?

На этот вопрос каждый читатель должен ответить сам лично. Но Михаил Булгаков предлагает и собственный ответ на этот вопрос в своем романе. Причем этот ответ обнаружить не так уж и сложно, хоть он и не бросается сразу в глаза при первом чтении «Мастера и Маргариты».

Если читатель проанализирует взаимоотношения между собою демонов романа, то есть Воланда, Азазелло, Бегемота и Коровьева, и людей того же романа, то есть Мастера, Маргариты, Ивана, Берлиоза, Рюхина и всех остальных, то читатель увидит, что границей между духами и людьми служит не что иное, как сама любовь. Дело в том, что Воланд, Коровьев, Азазелло и Бегемот очевидным образом действуют как один единый дух, как одна единая воля, которую автор назвал в эпиграфе к роману силой, «что вечно хочет зла и вечно совершает благо». Но при этом данное единство ни в каком вообще случае невозможно назвать дружбой и любовью или хотя бы чем-то отдаленно их напоминающим, так как в случае признания за этими демонами того, что называют любовью или дружескими отношениями, они все четверо сразу же в глазах читателя становятся обыкновенными людьми, ничем не отличающимися от любого москвича. Все четыре беса становятся точно такими же, какими являются Афраний и все его агенты, что составляют команду тайной службы при Понтии Пилате. Если б Воланд мог любить и знал любовь и если бы читатель решил, что Воланд и Афраний – тот же самый герой, то тогда бы как раз и произошло слияние самого Воланда и Афрания в одного героя, в одну личность, в одно существо – в человека.

К сожалению, в слове «любовь» слышится только конечный результат любви без всякого ее становления. Поэтому, когда мы говорим, что всех членов тайной службы Афрания связывает любовь, это нужно понимать лишь в том смысле, что этих людей связывают обыкновенные человеческие отношения, которые со временем перерастают обязательно в какую-нибудь привязанность, которая самым прямым образом связана с любовью, беря из нее себе свое начало, и имеет право ею называться. Преступников, которые грабят банк, никто не назовет друзьями, но в то же время не будет ошибки, если признать за их личными отношениями то, что называют обыкновенно любовью или дружбой. Так вот даже таковой любви между всеми членами свиты Воланда тоже нет. Этих бесов, которых хочется назвать людьми, связывает явным образом то, чего нельзя назвать любовью или человеческими отношениями даже в самой слабой их степени, хотя бы потому, что они представляют собою не людей, а бесов, то есть злых духов, которых связывают не человеческие отношения, а какая-то ангельская связь, которая не заслуживает называться любовью. Этот факт просто бесспорен: Воланда и его бесов друг с другом объединяет и связывает отнюдь не то, что объединяет и связывает друг с другом Афрания и его людей, которые напоминают этих же бесов. Любовь – единственное, что отличает Воланда как духа от Афрания как человека, которого из вышеприведенного толкования можно счесть за того же Воланда, так как Афраний очень похож на него, словно это – тот же самый человек (хотя Воланд – это не человек, а дух).