Константин Кряжевских - Человек или дьявол?

Маргарита налила Азазелло коньяку, и он охотно выпил его. Мастер, не спуская с него глаз, изредка под столом тихонько щипал себе кисть левой руки. Но щипки эти не помогали. Азазелло не растворялся в воздухе, да, сказать по правде, в этом не было никакой необходимости. Ничего страшного в рыжеватом маленького роста человеке не было, разве только вот глаз с бельмом, но ведь это бывает и без всякого колдовства, разве что одежда не совсем обыкновенная – какая-то ряса или плащ, – опять-таки, если строго вдуматься, и это попадается. Коньяк он тоже ловко пил, как и все добрые люди, целыми стопками и не закусывая. От этого самого коньяку у мастера зашумело в голове, и он стал думать:

«Нет, Маргарита права! Конечно, передо мной сидит посланник дьявола. Ведь я же сам не далее как ночью позавчера доказывал Ивану о том, что тот встретил на Патриарших именно сатану, а теперь почему-то испугался этой мысли и начал что-то болтать о гипнотизерах и галлюцинациях. Какие тут к черту гипнотизеры!»

В известном романе Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита» параллельно идут две главные сюжетные линии, из которых складывается вся книга знаменитого писателя. Одна из них представлена в так называемых московских главах , другая – в ершалаимских (в них рассказывается о том, что происходило в Москве в XX веке и что было около двух тысяч лет назад в городе Ершалаиме [1]). Причины, по которым автор решил ввести в свою книгу эти две совершенно разные, но глубоко взаимосвязанные истории, могут быть какие угодно, и мы вряд ли когда-нибудь узнаем, что же конкретно побудило Михаила Булгакова вставить в произведение о Мастере и Маргарите ершалаимские главы, так как сам Михаил Булгаков уже давно находится на том свете. Но одну из этих причин можно все-таки указать. Причем эта причина очень существенна и имеет огромное значение для понимания всего романа в целом.

Любой читатель не может не заметить такую бросающуюся в глаза вещь, что в отличие от московских глав в главах ершалаимских почему-то совершенно не фигурирует нечистая сила, хотя сам Воланд признавался двум литераторам на Патриарших прудах, что он лично, но только тайно и инкогнито присутствовал на суде Пилата [2]. И если в романе о Пилате при этом никаких демонов, чертей и бесов нет, то, естественно, читатель начинает думать, каким образом нужно понимать слова Воланда. Возможно, это присутствие сатаны на суде Пилата было просто невидимым: Воланду как духу ничего не мешало тогда исчезнуть, а затем наблюдать за всем происходившим. Но возможен и другой вариант, который становится все более очевидным и вероятным при каждом повторном чтении «Мастера и Маргариты». Когда дело доходит до знакомства с таким персонажем как Афраний, что был начальником тайной службы при Понтии Пилате, обыкновенно читатели замечают, что он очень сильно напоминает самого Воланда своей манерой общения . Кажется, что так, как говорит Афраний с Пилатом, может говорить только один Воланд. Даже в экранизации Владимира Бортко (2005) Афраний вопреки роману [3] говорил с прокуратором Иудеи голосом сатаны. Причем это сходство усиливается именно тем обстоятельством, что сами по себе оба персонажа друг от друга очень отличаются и ничем не похожи друг на друга , хотя кажется, что должно быть ровно наоборот – что будто при таком обстоятельстве практически нельзя было бы заметить Воланда под капюшоном начальника тайной службы.

Есть еще ряд фактов, на основе которых выстраивается теория, что Афраний принадлежит на самом деле к потустороннему, а не человеческому миру.

Из всей команды Афрания в романе упоминается всего только пять имен ее членов по числу членов свиты Воланда: если Афраний – это Воланд, то, стало быть, тот Толмай, что отвечал за погребение казенных, был, скорее всего, Коровьевым, замужняя Низа, что выманила Иуду за город, – это, наверное, та, кому на смену пришла девица Гелла, а те двое, что убили самого Иуду в Гефсиманском саду – это, выходит, Азазелло [4] и Бегемот, которые в XX веке побили в уборной Варенуху.

Сам по себе капюшон Афрания, очевидно, символизирует бесконечную таинственность и загадочность. Если автор судил этому человеку все время его носить и постоянно под ним скрывать свое лицо, значит, Михаил Булгаков хотел, чтобы читатель хотя бы просто заподозрил в Афрании Воланда, потому что этот капюшон больше ничего не может, кроме этого, означать.

Стоит напомнить, что ночь и луна в романе – постоянные спутники Воланда как владыки тьмы и повелителя теней. Между тем, когда Афраний в первый раз ушел от Пилата, чтобы зарезать Иуду, на смену заката пришли сумерки [5], а когда он ушел от прокуратора во второй раз, то пропала ночь: «Афраний уже уходил в сад, а за спиною Пилата в руках слуг уже мелькали огни. Три светильника на столе оказались перед прокуратором, и лунная ночь тотчас отступила в сад, как будто Афраний увел ее с собою» (последняя фраза слишком явно говорит о какой-то связи сатаны и этого человека друг с другом).

Но лучше и красноречивее всего за тождественность сатаны и начальника тайной службы говорит именно то, что из всех основных персонажей ершалаимских глав только один Афраний не появляется на страницах глав московских. Автор этим как бы намекает, что Афраний не мог в отличие от Иешуа, Левия и Пилата [6] появиться в Москве, так как этот загадочный герой будто бы уже давно появился там в лице Воланда. Если при Понтии Пилате этот персонаж ходил под капюшоном начальника тайной службы, то в начале двадцатого столетия он начал ходить в виде иностранца-мага. Даже сам сатана при встрече с Левием Матвеем говорит: «Мы говорим с тобой на разных языках, как всегда, – отозвался Воланд, – но вещи, о которых мы говорим, от этого не меняются. Итак…». Как же нужно понимать эти слова князя тьмы? Но и помимо этого, с какой, спрашивается, целью Михаил Булгаков включил в цепь своего повествования какого-то Афрания в качестве основного героя ершалаимских глав (пусть не главного, но бесконечно важного), если во всех четырех Святых Евангелиях никакая подобная фигура не упоминается? Не встречается она даже и в апокрифах. Не для того ли писатель ее и придумал, чтобы читатель пришел к предположению, что Афраний – это сатана, о котором написан сам роман «Мастер и Маргарита»? Тут так и хочется вслед за Иваном задать вопрос Мастеру, написавшему сочинение о Пилате: «Да кто же он, наконец, такой?».

И среди самих исследователей иногда встречаются те, кто допускает мысль, что Воланд и Афраний – это одно и то же лицо.