Розамунда Пилчер - Конец лета. Пустой дом. Снег в апреле

Я улеглась в постель и дремала до самого Релкирка. Там я снова встала и открыла окно. В купе ворвался холодный воздух, пахнущий торфом и соснами. Мы приближались к Северо-Шотландскому нагорью. Была только четверть шестого, но я оделась и всю оставшуюся дорогу сидела, прижавшись щекой к темному, залитому дождем стеклу. Видела я, по правде говоря, немного, но к тому времени, как мы миновали перевал и поезд устремился по длинному спуску, который в итоге должен был привести в Трамбо, начало светать. Солнца не было видно – непроглядный мрак просто сменялся серыми красками дня. Плотные темные облака висели над вершинами холмов, но, когда мы спустились в долину, они поредели, а затем рассеялись совсем и перед нами распростерлась необозримая горная долина, золотисто-коричневая и безмятежная в свете раннего утра.

В мою дверь постучали, заглянул проводник:

– Джентльмен интересуется, проснулись ли вы. Мы прибудем в Трамбо примерно через десять минут. Я возьму ваш чемодан?

Проводник вытащил мой багаж, дверь за ним захлопнулась, и я снова повернулась к окну, потому что теперь местность становилась до боли знакомой и я не хотела пропустить ни малейшей детали. Вон по той дороге я гуляла, в том поле каталась на шотландском пони, а в тот белый домик меня брали с собой пить чай. А потом я увидела мост, который разделял деревню надвое, и автозаправку, и тот отремонтированный отель, который всегда был полон пожилых гостей и где нам не разрешалось покупать выпивку.

Дверь открылась снова, и на этот раз в проеме появился Дэвид Стюарт:

– Доброе утро.

– Доброе, – отозвалась я.

– Как спалось?

– Хорошо.

Теперь поезд замедлялся, тормозил. Мы проехали мимо сигнальной будки, затем под мостом. Я соскользнула с умывальника и вышла за Дэвидом в коридор. Через его плечо я видела, как знак с надписью «Трамбо» торжественно проплывает мимо. И тогда поезд остановился. Приехали.

Дэвид попросил меня подождать его на платформе, а сам пошел за своей машиной, которую оставил в гараже. Я села на свой чемодан и стала смотреть, как пробуждается безлюдный поселок: один за другим загорались огни в домах, дым вырывался из труб. Какой-то человек, виляя из стороны в сторону, проехал по улице на велосипеде. А затем я услышала высоко в небе крики и звуки хлопающих крыльев, которые становились все громче и громче. Стая диких гусей пронеслась прямо у меня над головой, но я не могла разглядеть их, потому что они летели над облаками.

Озеро Элви расположено примерно в двух милях за поселком Трамбо. На севере его окаймляет главная дорога, ведущая в Инвернесс, а по другую сторону от озера возвышаются величественные бастионы Кернгормских гор. Имение Элви было очень аккуратным островком в форме гриба, присоединявшимся к суше своей ножкой, узкой полосой земли – насыпью между поросшими тростником болотами, служившими гнездовьем для огромного количества птиц.

Долгие годы эта земля принадлежала церкви, и до сих пор там все еще стояла полуразвалившаяся часовенка, теперь заброшенная и без крыши, хотя маленькое кладбище, окружавшее ее, по-прежнему содержалось в чистоте и порядке. Ветки тисовых деревьев были аккуратно подстрижены, скошенная трава казалась ровной и мягкой, как бархат, а весной над ней весело покачивались ярко-желтые головки нарциссов.

Дом, в котором жила моя бабушка, когда-то принадлежал пастору этой маленькой церкви. С годами, однако, он разросся за свои первоначальные скромные границы: были добавлены флигели и новые комнаты, где, как полагали, проживали члены больших викторианских семейств. Сзади, со стороны подъездной дороги, дом казался высоким и неприступным. На север выходило мало окон, и те были маленькими и узкими, чтобы сохранять тепло суровыми зимами, а неприметная входная дверь обычно плотно закрыта. Сходство с крепостью усиливали две высокие стены сада, которые, как руки, тянулись от дома к востоку и к западу и на которых ни в какую не хотели приживаться вьющиеся растения – даже моей бабушке ничего не удавалось с этим поделать.

Но с другой стороны Элви производил совсем иное впечатление. Старинный белый дом, защищенный стенами и смотревший на юг, нежился на солнце. Окна и двери были открыты, и через них в дом проникал свежий воздух, а сад полого спускался к низенькой изгороди, за которой начиналось узкое поле, где сосед-фермер пас свой скот. Поле спускалось к самой воде, и плеск небольших волн у покрытого галькой берега и размеренное мычание вечно жующих коров давно уже стали неотъемлемой частью Элви. Прожив там некоторое время, ты просто переставал это слышать. Только возвращаясь в Элви после длительного отсутствия, ты снова замечал все это.

Машина Дэвида Стюарта стала для меня неожиданностью. Это был темно-синий «ТР-4», на мой взгляд слишком колоритный для такого обстоятельного с виду горожанина. Мы уложили в автомобиль свои чемоданы и двинулись к выезду из Трамбо. Я подалась вперед на сиденье и вертела головой по сторонам. Я просто не могла сидеть спокойно. Знакомые места проплывали мимо. Автомастерская, кондитерская, ферма Макгрегоров остались позади, и наконец мы вырвались на простор. Дорога резко уходила вверх, через поля с золотистым жнивьем, изгороди пестрели багряными плодами шиповника, и здесь уже явно ударили первые заморозки, так как деревья были подернуты золотыми и красными оттенками – вестниками осени.

А затем мы преодолели последний поворот, и справа от нас распростерлось озеро, серое в бледном утреннем свете, а горы, высившиеся за ним, терялись в облаках. И меньше чем в миле от нас находился сам Элви, дом, спрятанный за деревьями и заброшенной церквушкой без крыши, которая казалась ужасно романтичной. От восторга я лишилась дара речи, и, проявив удивительное понимание, Дэвид Стюарт молчал и не задавал мне никаких вопросов. Вместе мы совершили долгое путешествие, преодолели такое огромное расстояние, что в голове не укладывалось, но именно в тишине мы свернули с дороги у стоявшего на обочине домика, и автомобиль, постепенно сбрасывая скорость, поехал между высоких изгородей, затем по насыпной дорожке между болотами, поднялся по аллее под сенью темно-пунцовых буков и наконец остановился у передней двери.

Я в ту же секунду выскочила из машины и побежала по гравию к дому, но бабушка опередила меня. Распахнулась дверь, она появилась на пороге, и мы кинулись друг другу в объятия. Она прижала меня к груди, повторяя мое имя. Ее одежда, как и прежде, пахла душистыми лавандовыми саше, которые она клала в гардеробы с вещами, и я с облегчением сказала себе, что ничего не изменилось.

Воссоединение после стольких лет всегда сопряжено с некоторой неловкостью и растерянностью. Мы говорили друг другу нечто вроде: «О, ты и впрямь приехала…», и «Я уже и не надеялась, что у меня получится…», и «Как ты выдержала такое путешествие…», и «Ничего не изменилось, все осталось по-прежнему», а затем смотрели друг на друга, смеялись над собственной глупостью и снова бросались друг другу в объятия.