Тихон Чурилин - Тяпкатань, российская комедия (хроника одного города и его народа)

Во четвёртоей кучишще: бабы-девки и во глав – Чудилина жена, Волександра, красавица из красавиц всехсветных 25. И ещё тут Волька Васильна её сестрица 26, горбатая д’ низкая, но высокая хитрым разумом и высокая красотой серых земчужных очей: сестрицовых; туто и Победоносиха, Клавдьяна Чулчиха; тож, месолинка 27всеблядка тяпкатанская. Туто и воеводиха Орина, туто и дочка ево – Зо́ря. Туто и Зенка и Махора и Секольтея, блудницы Тяпкотани. Туто и Обернацкие барышни, Зена, Евгенья, Валентинка, яркоцветные девочки лекаря Михал-Михалча 28. Тута нянька Марфникитишна 29. Тут Надежда 30, тута Мариванна 31, три старухи видьмы Чудилинского дома. Туто Роня 32Станиславна, тайное взрослое дитё, картиномазка-расшивалка, шляпница-шапшечница, полячка.

И ещё одная куча, какб красная туча – над ней солнце, в ней – Тимка Волександровасильевны да Сруша, тяпкатаньская пророчица шемашедшая в краснорыжей рубахе, Тимка – в красношёлковой, обои – босяком, косяком. Туто Череша Юро́довищще, пророчек. И Тихон рыжий, тожь само —в красных гультиках даже.

Всеж те кучи разно жужжат, разно себе держут в поведении – и слове, внеодинаковь и поведение в разницу – а все вопче.

И вот, ста пред ними и пред нами, видение, – но какб и живец, Тяпка, Яков. Одёжа на ём – зипун 33да пояс наборной 34, да сам он, ста, озорной. Рразбойничок! Только, видите, разбои не однаковенны, эх, совсем: не татьины 35разбои! Он, скорей, со Емельян Ивановичем сродством, с Пугачём 36. И опять, какб не совсем. Ничего царского, боле псарского. Мужичок. И заговорил Тяпка с каждоей кучей поиначе, каждому его же воздашь.

С первоей:

“Власти вреддержащии! Страсти – чортедасте прям от вас! – во хрови, в башке! Без вас – не дохнуть, а после вас – вольней воздохнуть, прям неиздохнуть! Челом бьём, гвоздём прибиваим! Рабы ваши – земли-луги наши! Чортишто – Христос на кресте, а вы на песте, – а видьмы на хвосте у его высокородия, козла на огородия, ийяях! Батюшки наши, а где мамочки ваши? У нас в клетях, ладно жопами верьтят и гирудями по шерсти трутся, труды праведные, подвижницы ягодныи! И ты, владыко шить те лыком, расшивать те каменем честным, а вянчать – горшком пешным! И ты, попе, < нрзб. > перевернёсси на пуп и ляжешь как свинья под дуб. И вы холуйчики, в заичьих тулупчиках 37, в лисьих подде́вках, час спите при девках ночуити под жёны ваши! Купцы, как вонялы огурцы! Капитал! Сколь грязи в сибе попитал. И трахтер и про́цент и отходник говенник, всим пробагател! Вотка! – вот как в холку в чреве всим деревням-слободам въела ят! А водичкя для тибя – в Дону, а ну, ну, ну, ну, ну! Не перепо́лощищь в нём ветошь, партков, партянок, онучей, ей! Грязен, батюшки, шкаликов да штофов опора!

Нну, куча, – и тух от тибе вонючий! Нну, ирои-ироды, тпппрру! Нну!! Задавить вас на старом хряну!

А теперь – прощаитя, не взыщитя, ваши благородия! чем есь – воздадим вам чесь! Прощевайти!”

В третию кучу чётом:

– Здорово, рабы божьи, человецкой обшиты кожей! Здорово, хлопчики-топчики-храпцы! Коды храпнём, а то всеи тихо бзднём. Какы вы этто не пропотели на цыганьском морозе вродь скопецьких святых! Вы ишшо и ишшо стараитесь, в лапти белыи обувайтесь, в посконь 38разубираитесь, всё равно выше их не перепрыгонешь не рыгнёшь! А как б вы, рабы, мине, раба тоже вольново Тяпку послушали. Да и эх, дубинушкой ухонули б 39! Да и эхх! камышком по темешку зашпайдорили-ббб! Да эхх, – норову в вас нету! Холову на жопе, жопа на верху на шее – вот вы хто. Прах! Прах в пыль вас расшиби, дермаедов почётныих. Какб опомнились! да б восподнились! даб боляр и горождан побладарили! Эдак-дак! Ярморок, штоль, вустроили, только не конёв попродавали’б, – а вот ихних блаародиев вон повымели’б, даб и продали, по копейке грош цена. Даб и мене воспомнили! поцарствовать дали б, вместях – вы мене, я вас, всех – грех один, расплата разна́. А теперь, ещщё одно, вон, там, в последях – хто стоить? – чево вы все его не зрите, как следоваить? Отроча то, Тимку то – прынец мальчишка, большо-о-й будет, толькя не фартовый 40инно, дож и влетить ему ото всех мест, ото всех властей-волостей-мастей и от чёрных и от красных, червенных! Масть ему всласть – бубны козыри!! туз на спину безвинно. Пропадёт принец, а выидеть – пересидентом, всеех пересидить на своём мисти 41.

А теперь – ннно-оо! поехалии: а мне сильно некода. Нук, крути круг, зачиняй двих, дубась в тулумбац 42, вай в желейки, а вы все – в пары – в вспа́рьё – и старьё и молодь, ато быть тут х..хх-оллл-одд-ду напушшу!!

И пропал: в дым, в доску, в земь. Как не было. И зачалось содвижение всех в один круг хоровод – в один ярый ярморок, восгудели волынки, завыли желейки заскрыпели ширманки, бухнули бубены и бацнули барабаны, дюже. Пошла музы́ка, отдирай примёрзло-что! Закружилось всё, в парах во пара́х, как во облацех, рыба с раком, питрушка с пустернаком, щука с куком, кук-кукишь со скукой, злодейкой худой-индейкой судьбой! И пошёл срам велий: владыко был поят блудницей Махорой, самой ярой блядию и как ни упиралси владыко – а пошёл, тряся высокой главой, в паре, перьвой! Вторая пара, кая понеслась за перьвой, такова: женщина – Волександра Чудилина, а муж в парный, к ей прилепе, пастух Яков, Париц Тяпкатанский, иже любец и жёнами возлюблен бысть всеми в граде, с желейкой; – облапилась сия пара дюже срамно и в плясе неслось вслед владыке с Махорой. Третья – Сруша блаженная прильнула к воеводе-болярину Хорь-Абралову и, играя в скоку его царской брадой, оголилась срамно до жопы, кажа её, грязную и красную, тьфу!! И с Митрием – протопопом новособорним, неслась Клавдиана Победоносиха-мессалинка, ухватясь за ево то, что ни описать ни сказом выразить не мощно кажному, тем менее мне, ангельский чин на себе хроняща до кончины, непостыдно и мирно. И в пятой паре были ещё: Чудилин Василиск и подмонастырская жонка подстилка подо всех мирян, а такожде и монасей, что мне описать мыслимо лишь как летописцу правильному, о том ежеденно скорбя.

И дале, холопи смесились со боляри, власти со смердами, по полам: жено и мужи вместе, но и дальнеише неслись соединении, жопниками и секольницами однородные полы, срам велий удесятеряя.

И неслися, се, по выгону-лугу, под игру всех энструментов и ворудий игряных, музы́чков. И смотряше на ны деревьи, растении и строении – и всё сие тряслось и качалось и плыло, соединяясь в шабаше, коего не видали и древние горы и средние века-годы. И сорвалась разная оутварь, и оторвясь со своих мест, – коотлы, кострюли, таазы, лошки, лопаты, кирки, молоты, скамьи и стали и понеслись вовместях, кощунно соединясь в пары: таз с лошкой, молот с плошкой, улей с кострулей. Под конец не выдержала сама природа живая, деревья и цветы, и травы и грыбы. И вышли из мест и пор понеслись и кружились со всея тварью и вещьми.