Камило Хосе Села - Улей. Семья Паскуаля Дуарте

– Не глупи.

Взгляд Мартина туманится.

– Да, святая, но святая эта вышла замуж за мерзавца. Твой муж, Фило, – мерзавец.

– Молчи, он порядочный человек.

– Что с тобой говорить! Как бы то ни было, ты уже родила ему пятерых поросяток.

Минута молчания. В одной из комнат слышится голосок ребенка, читающего молитву.

Фило улыбается.

– Это Хавьерин. Слушай, у тебя есть деньги?

– Нету.

– Возьми, вот две песеты.

– Нет, не стоит. С двумя песетами куда пойдешь?

– И то правда. Но знаешь, кто дает то, что у него есть…

– Да уж знаю.

– Лаурита, ты заказала платье, которое я выбрал?

– Да, Пабло. Пальто мне тоже очень идет, вот увидишь, я тебе понравлюсь.

Пабло Алонсо ухмыляется тупой, благодушной улыбкой мужчины, который завоевывает женщину не наружностью, а кошельком.

– Не сомневаюсь… В эту пору, Лаурита, тебе надо теплей одеваться – вы, женщины, можете одеваться изящно и в то же время тепло.

– Ну, конечно.

– Значит, договорились. На мой взгляд, вы слишком обнажаетесь. Смотри, чтобы ты у меня теперь не заболела!

– Нет, Пабло, теперь не заболею. Теперь я должна очень беречься, чтобы мы были счастливы…

Пабло милостиво разрешает себя ласкать.

– Я бы хотела быть красивей всех в Мадриде, чтобы всегда тебе нравиться… Как я тебя ревную!

Продавщица каштанов разговаривает с сеньоритой. У сеньориты впалые щеки и красные, будто воспаленные, веки.

– Какой холод!

– Да, ужасно холодный вечер. Но я и днем, бывает, окоченею, как воробей на морозе.

Сеньорита прячет в сумочку кулек каштанов на одну песету, свой ужин.

– До завтра, сеньора Леокадия.

– Всего хорошего, сеньорита Эльвира, спокойной ночи.

Сеньорита Эльвира идет по улице в направлении площади Алонсо Мартинеса. У окна кафе, что на углу бульвара, беседуют двое мужчин. Оба молодые – одному лет двадцать с чем-то, другому за тридцать; старший похож на члена жюри какого-нибудь литературного конкурса, младший, вероятно, писатель. Сразу ясно, что их беседа должна звучать примерно так:

«– Я представил роман под девизом «Тереса де Сепеда», в нем я коснулся некоторых граней той вечной проблемы, которая…

– Да, да. Не будете ли так любезны передать мне графин с водой…

– Пожалуйста. Я несколько раз его переделывал и, полагаю, могу смело утверждать, что вы не найдете в нем ни единого неблагозвучного сочетания.

– Очень интересно.

– Еще бы. Я, конечно, не знаю уровня произведений, представленных моими соперниками. Во всяком случае, я уверен, что здравый смысл и справедливость…

– Не тревожьтесь, мы относимся к своим обязанностям со всей серьезностью.

– Не сомневаюсь. Когда премией награждается произведение, обладающее бесспорными достоинствами, тогда не так обидно потерпеть неудачу; но очень горько, если…»

Сеньорита Эльвира, проходя мимо них, улыбнулась – привычка!

Брат и сестра опять с минуту молчат.

– Ты носишь фуфайку?

– Конечно, ношу, разве можно сейчас выйти на улицу без фуфайки?

– И на фуфайке инициалы П.А.?

– Это уж мое дело.

– Извини…

Мартин свернул сигарету, набив ее табаком дона Роберто.

– Извиняю, Фило. Знаешь, не говори со мной так ласково. Я не выношу сострадания.

Фило вдруг вспыхивает.

– Ты снова за свое?

– Да нет. Слушай, Пако не приходил сюда? Он должен был принести для меня пакет.

– Нет, не приходил. Петрита встретила его на улице Гойи, и он сказал, что в одиннадцать часов будет ждать тебя в баре Ортиса.

– Который теперь час?

– Не знаю. Должно быть, начало одиннадцатого.

– А где Роберто?

– Придет позже. Сегодня ему надо быть в булочной, раньше половины одиннадцатого он не вернется.

Снова несколько минут молчания, но теперь оно почему-то насыщено нежностью. Фило, глядя в глаза Мартину, говорит умильным тоном:

– Ты помнишь, что завтра мне исполняется тридцать четыре года?

– И в самом деле!

– Ты забыл?

– Да, забыл, не стану тебе врать. Хорошо, что ты сказала, я хочу сделать тебе подарок.

– Не дури, тебе только подарки делать!

– Какой-нибудь пустяк, просто на память.

Женщина кладет руки на колени мужчине.

– Я бы хотела, чтобы ты написал для меня стихотворение, как бывало когда-то. Помнишь?

– Да…

Фило с грустью опускает взгляд на стол.

– В прошлом году ни ты, ни Роберто не поздравили меня, оба забыли.

Фило произносит это ласковым голосом, хорошая актриса пустила бы здесь грудные нотки.

– Я проплакала всю ночь…

Мартин ее целует.

– Не будь глупенькой, можно подумать, что тебе исполняется четырнадцать лет.

– Старухой я стала, правда? Смотри, сколько морщин на лице. Теперь остается только ждать, пока вырастут дети, понемногу стариться и умереть. Как бедная наша мама.

В булочной дон Роберто старательно промокает итог последнего счета в бухгалтерской книге. Затем захлопывает ее и рвет листки с черновиками подсчетов.

На улице еще слышится песенка о штанах в обтяжечку и барчуках у мессы.

– До свидания, сеньор Рамон, до следующего раза.

– Всего лучшего, Гонсалес, до свидания. Большой привет супруге, желаю всем здоровья.

– Спасибо, сеньор Рамон, того же и вам желаю.

По арене для боя быков проходят двое мужчин.

– Я совсем окоченел. Холод такой, что язык к зубам примерзает.

– Да, да.

Брат и сестра беседуют, сидя в маленькой кухне. На погасшей плите горит маленькая газовая плитка.

– В это время никто не приходит, а внизу у нас плитка с «жуликом».

На газовой плитке греется небольшая кастрюля. На столе полдюжины барабулек ждут своего часа, чтобы попасть на сковороду.

– Роберто очень любит жареных барабулек.

– Изысканный вкус!

– Перестань, тебе-то что от этого? Мартин, дорогой, почему ты его ненавидишь?

– Я? Не я его ненавижу, это он ненавидит меня. А я это чувствую и защищаюсь. Я знаю, что мы люди разной породы.

Мартин впадает в риторический тон, говорит, будто профессор с кафедры.

– Ему все безразлично, он считает, что самое правильное – жить помаленьку, как живется. А я считаю иначе, мне не безразлично все, о нет. Я знаю, что есть добро и есть зло, что есть принципы, которые велят нам делать то и не делать этого.

– Ну-ну, не произноси речей!

– И правда. Увлекся!

Свет в электрической лампочке вдруг начинает мигать, потом ярко вспыхивает и гаснет. Робкие, голубоватые язычки газа тихо лижут бока кастрюли.

– Вот тебе и раз!

– Иногда это у нас бывает по вечерам, а сегодня вообще свет был очень плохой.

– По вечерам должен быть такой же свет, как всегда. Компания, видно, хочет еще повысить плату! Пока не повысят плату, вам не дадут хорошего света, вот увидишь. Сколько ты сейчас платишь за свет?

– Четырнадцать-шестнадцать песет, как когда.