Елизавета Шабельская - Сатанисты ХХ века

– Позвольте, дорогой барон, – перебил Гольдман. – Мало ли подобных «историй» издается ежегодно то тут, то там. Значения они иметь не могут, так как успех их зависит от нас. Да, кроме того, быть может, эта история масонства и не содержит в себе ничего враждебного нам.

Насмешливая улыбка мелькнула на лице председателя.

– Неужели я бы стал затруднять верховный синедрион пустяками? – с оттенком раздражения спросил он. – В том-то и дело, что нашим «наблюдателям» удалось ознакомиться с основными взглядами молодого историка, и даже перелистать некоторые главы его будущей книги…

– И что ж?.. – раздалось сразу несколько голосов.

– Рудольф Гроссе принадлежит к школе Тэна и обладает несомненным талантом и громадным терпением в поисках за документами. Он уже нашел доказательства единства всех тайных обществ, бывших известными в средние века, и убедился в их решающем влиянии на распадение и гибель государств. И при этом он заметил аналогию между жизненными условиями народов и государств древности с такими же условиями нашего времени. Надеюсь, этого довольно, чтобы обеспокоить орден… Опасность же еще увеличивается от его увлечения этой актрисой, которую нельзя смешивать с «номерами» женского стада, ежегодно продаваемого нашими агентами на Восток. Бельская – образованная женщина! И, главное, она умеет мыслить… Вспомните Бокля: «Влияние женщин на успехи знания»… То, до чего мужчина доходит путем долгого, усидчивого труда и логическим исследованием фактов, женщина хватает на лету благодаря своей способности вносить в науку фантазию и группировать из незаметных мелочных признаков самую сложную картину ясно и точно. Вообразите теперь сближение мужского знания и женской фантазии, направленных на одно и то же? Припомните, что предметом размышлений для мужчины и женщины несомненно явится наш орден и повторите, что опасности нет… если посмеете…

Все молчали. Даже Гольдман не решился оспаривать председателя. Только, после минутного размышления, он произнес решительно:

– Я нахожу преждевременным принимать бесповоротные решения. Сближение молодых мужчины и женщины легко может ограничиться чувством, или чувственностью, не переходя в серьезную духовную связь, обуславливающую общее увлечение наукой. Поэтому я бы посоветовал прежде всего узнать правду о том, были ли сделаны какие-либо разоблачения, и тогда уже поступать сообразно степени и серьезности измены бывшего масона.

– Во всяком случае, оставить эту женщину здесь, вблизи императора, совершенно невозможно, ее надо убрать отсюда, так или иначе.

Почтенный старик, с лицом ветхозаветного патриарха, прибавил многозначительно:

– Так или иначе… быть может, сказано слишком поспешно… К крайним средствам прибегнуть всегда успеем. Я бы советовал даже избегать их, особенно в Германии. Не забудьте, как трудно здесь затушевать всякое уголовное дело. Припомните, чего нам стоило прекращение следствия по делу в Ксантене… А там речь шла о неизвестном гимназисте, погибшем на дороге к своей любовнице… (как установлено было судебным следствием), – насмешливо улыбаясь, подчеркнул барон Ротенбург, причем злобная усмешка скривила его тонкие губы и придала его благообразному лицу чисто дьявольское выражение, сразу раскрывшее всю злобу иудейской натуры. – Здесь же, – продолжал петербургский равви, – где замешана красавица актриса, лично известная императору и его супруге, привлечь внимание уголовной власти в десять раз опасней…

– Совершенно верно, дорогие собратья, – поспешно добавил представитель германских социалистов, доктор Бауэр, почтенный господин средних лет с солидным брюшком и золотыми очками на характерном жидовском носу. – Не только выгодней, но и осторожней будет устранить эту опасную актрису мирным или, по крайней мере, бескровным образом. Каким именно, – мы спокойно можем предоставить обсуждение комитету семи, мудрость которого, конечно, найдет способ согласовать нашу безопасность с необходимостью устранения личностей, вредных для ордена.

– Что же касается этого приват-доцента, которого мы имеем право считать минеем (доносчиком), то с ним церемониться нечего, – злобно сверкая глазами, крикнул молодой итальянский раввин, являющийся в то же время городским головой Неаполя.

– К какой ложе принадлежал он, когда принял посвящение? – осторожно спросил великий раввин Франции, – и можно ли действительно назвать его минеем?

Председатель перелистал толстую тетрадь в синей обложке, лежащую перед ним.

– Вот его страница… Рудольф Гроссе принят в ложу Тевтония в Бонне, десять лет назад. Два года усердно посещал собрания, был на лучшем счету. Его готовили к высшим степеням. Внезапно стал удаляться от братьев, познакомившись и сойдясь со знаменитым лириком Мозером. Шесть лет назад открыто объявил о своем выбытии из ложи и ордена, ссылаясь на необходимость отбывать воинскую повинность и невозможность согласовать присягу солдата с клятвой «свободного каменщика». Получил отпускную, согласно «явному» уставу. Записан в книгу подозрительных. Передан трем наблюдателям… Следуют имена их. С тех пор неоднократно писал против нашего союза, но всегда настолько осторожно, что мы закрывали глаза, избегая привлекать внимание. Только недавно узнали мы, что он подготовляет обширное сочинение по истории тайных обществ. Последнее донесение говорит: «весьма вероятно, что некоторые главы его сочинения были прочитаны вышеназванной актрисе, с которой он, наверное, уже говорил во враждебном союзу смысле»…

– Ого… – раздались гневные голоса… – Это меняет дело… Изменник и доносчик подлежит смерти по нашим статутам. Разногласия быть не может в подобном случае…

– Разве только в вопросе о том, какой приговор поставить и кому передать исполнение? – осторожно добавил германский социалист. Снова поднялся граф Вреде.

– Предоставим совету семи решить этот вопрос, дорогие собратья. Подобные «подробности» входят в компетенцию нашего исполнительного органа и нуждаются лишь в принципиальном одобрении великого синедриона.

– Ставлю на голосование вопрос об этом одобрении, – спокойно произнес председатель. – Согласных прошу встать с места.

На этот раз поднялись все присутствующие, за исключением петербургского банкира Гольдмана, оставшегося сидеть, «просто по рассеянности».

– Да ведь и без меня большинство было обеспечено! – объяснил он по окончании заседания окружавшим его знакомым.

Граф Вреде молча улыбнулся. Он слишком хорошо знал своего «приятеля», чтобы поверить его «рассеянности». Что же помешало ему подняться, когда решался вопрос о жизни и смерти изменника и его сообщницы? Неужели ему жаль стало этих людей?