Висенте Бласко-Ибаньес - Винный склад

Какъ разъ въ ту минуту позвали сеньора Висенте по дѣлу и, уходя, онъ сказалъ Фермину:

– Оставь записку съ заказомъ въ камерѣ обскурѣ и смотри – не смѣй больше приносить мнѣ рецептовъ, точно я аптекарь.

Старикъ удалился, а Монтенегро вышелъ черезъ другую дверь, направляясь въ главный отдѣлъ фирмы, гдѣ хранились самыя отборныя, старыя вина. Онъ вздрогнулъ, услыхавъ здѣсь голосъ хозяина, звавшаго его.

Донъ-Пабло сопровождалъ нѣсколькихъ иностранцевъ, – друзей дона-Луиса Дюпона, своего двоюроднаго брата, тоже бывшаго тутъ съ ними. Иностранцы съ наслажденіемъ отвѣдывали золотистаго и ароматнаго вина, отъ котораго, казалось, пріумножалась жизненная сила, чувства становились интенсивнѣе и загоралась кровь.

– Здравствуй, – сказалъ младшій Дюпонъ, увидавъ Монтенегро. – Что подѣлываетъ твоя семья? На этихъ дняхъ побываю у васъ въ виноградникѣ. Мнѣ надо объѣздитъ новую лошадь.

Пожавъ руку Монтенегро и нѣсколько разъ хлопнувъ его по плечу, онъ отвернулся отъ него.

Фермянъ дружилъ съ донъ-Луисомъ. Они были съ нимъ на ты, выросли вмѣстѣ въ винограднивѣ въ Марчамалѣ. Отношенія же Фермина къ донъ-Пабло были другія, хотя разница въ годахъ между ними была небольшая – всего лишь лѣтъ на шестъ. Но онъ былъ глава семьи Дюпоновъ, былъ директоромъ торговой фирмы, и смотрѣлъ на свою властъ по старинному, какъ на власть неоспоримую, абсолютную, требуя безпрекословнаго подчиненія своей волѣ.

– Оставайся, – кратко приказалъ онъ Монтенегро, – мнѣ надо поговорить съ тобой.

И онъ повернулся къ нему спиной, продолжал съ иностранцами разговоръ о своихъ винныхъ сокровищахъ.

Ферминъ, вынужденный слѣдовать за ними молча, какъ лакей, въ ихъ медленномъ шествіи посреди бочекъ, устремилъ взглядъ на дона-Пабло.

Онъ былъ еще молодъ, ему еще не было сорока лѣтъ, но чрезмѣрная полнота безобразила его, несмотря на то, что онъ велъ дѣятельный образъ жизни и былъ большой любитель верховой ѣзды. По характеру онъ былъ скорѣе добръ и миролюбивъ. Однако ему стоило лишь вообразить себѣ, что его не слушаются, или возражають ему, чтобъ лицо его вспыхнуло огнемъ и голосъ зазвенѣлъ гнѣвомъ.

Ферминъ боялся его, но не циталъ къ нему ненависти. Онъ видѣлъ въ немъ больного, «дегенерата», способнаго на всякія сумасбродства изъ-за религіозной экзальтаціи. По мнѣнію Дюпона, хозяинъ былъ поставленъ «милостію Божіею», какъ въ прежнія времена короли. По природѣ онъ не былъ скупъ, напротивъ, онъ даже выказывалъ себя щедрымъ въ раздачѣ вознагражденія служащимъ, хотя щедрость его отличалась случайностью и руководствовалась капризомъ, а не дѣйствительной заслугой. Случалось, что онъ, встрѣчая на улицахъ кого-нибудь изъ своихъ рабочихъ, которымъ уже было отказано, приходилъ въ негодованіе, отчего тоть ему не кланяется. «Слушай, – говорилъ онъ властнымъ голосомъ, – хотя ты уже не на службѣ у меня, но твой долгъ кланяться мнѣ, потому что я былъ твоимъ господиномъ».

И этотъ самый донъ-Пабло, который, благодаря промышленной силѣ, накопленной его предшественникамъ и запальчивости своего характера, былъ кошмаромъ тысячи людей – выказывалъ необычайное смиреніе и кротостъ, доходившія иногда до раболѣпства – передъ патерами или монахами различныхъ орденовъ, посѣщавшихъ его въ его конторѣ.

Ханжество донъ-Пабло вызывало смѣхъ всего города, но многіе смѣялись съ нѣкоторой маской, такъ какъ они, болѣе или менѣе, зависѣли оть могущественной торговой фирмы, нуждались въ ея поддержкѣ и боялись гнѣва донъ-Пабло.

Монтенегро вспомнилъ всеобщее изумленіе годъ тому назадъ, когда собака изъ числа тѣхъ, которыя сторожили по ночамъ виноторговлю, укусила нѣсколькихъ рабочихъ. Дюпонъ, опасаясь, чтобы у укушенныхъ не открылось бѣшенство и желая избѣжать этого, тотчасъ же заставилъ ихъ проглотить въ видѣ пилюль раскрашенную гравюру чудотворнаго святого, хранившуюся у его матери. Правда, вслѣдъ затѣмъ тотъ же самый донъ-Пабло щедро оплатилъ больнымъ ихъ путешествіе къ знаменитому доктору. Когда заходила рѣчь объ этомъ случаѣ, донъ-Пабло объяснялъ свой поступокъ съ изумительной простотой: «На первомъ мѣстѣ – вѣра, а послѣ нея – наука, вкоторая иногда творитъ великія вещи, но потому только, что это дозволяеть Богъ».

Оставивъ донъ-Луиса съ иностранными гостями и предоставивъ ему показывать имъ остальные отдѣлы виноторговли, донъ-Пабло, у котораго было дѣло въ конторѣ, повернулъ туда, сдѣлавъ жесть Фермиву слѣдовать за нимъ.

– Вчера я не видѣлъ тебя, – сказалъ ему Дюпонъ, весь вспыхнувъ и нахмуривъ брови.

– Я не могь, донъ-Пабло… меня задержали… друзья…

– Мы поговоримъ объ этомъ послѣ. Знаешь ли, до чего прекрасно было вчерашнее богослуженіе? Ты былъ бы умиленъ имъ.

И съ внезапнымъ воодушевленіемъ, забывъ свою досаду, онъ сталъ описывать Фермину торжественную обѣдню, за которой причащалась вся семья Дюпоновъ и всѣ ихъ служащіе при сладостныхъ звукахъ органа.

– Какъ хорошо становится на душѣ послѣ такого свѣтлаго торжества, – добавилъ онъ съ восторгомъ. – Вчера былъ одинъ изъ лучшихъ дней моей жизни. Можеть ли бытъ что-либо прекраснѣе? Возвращеніе къ добрымъ старымъ временамъ и въ простотѣ нравовъ – господинъ, подходящій къ таинству Св. причастія вмѣстѣ со всей своей семьей и со всѣми своими служащими!

Но переходя отъ восторженнаго состоянія къ гнѣву, онъ, покраснѣвъ отъ негодованія, воскликнулъ:

– А ты не пришелъ!.. Отчего?… He отвѣчай, не лги. Предупреждаю тебя, что мнѣ все извѣстно. He довольствуясь тѣмъ, что ты бѣжалъ отъ храма Господня, ты провелъ этотъ день съ Сальватьерра, только что выпущеннымъ изъ тюрьмы, гдѣ ему слѣдовало оставаться до конца жизни.

Монтенегро вознегодовалъ, услыхавъ презрительный тонъ, которымъ донъ-Пабло говорилъ о его учителѣ. Онъ поблѣднѣлъ отъ гнѣва и сказалъ дрожащимъ голосомъ:

– Донъ-Фернандо Сальватьерра былъ моимъ учителемъ, и я ему многимъ обязанъ. Притомъ же, онъ лучшій другъ моего отца, и я былъ бы бездушнымъ и неблагодарнымъ, еслибъ не пошелъ повидаться съ нимъ послѣ освобожденія его изъ тюрьмы.

– Твой отецъ! – воскликнулъ донъ-Пабло. – Наивнѣйшій человѣкъ въ мірѣ, который никогда не научится жить такъ, какъ слѣдуеть!.. Я бы спросилъ его, что-же онъ извлекъ для себя изъ своихъ скитаній по горамъ и по улицамъ Кадикса, стрѣляя изъ ружья ради своей федеративной республики и своего донъ-Фернандо? Еслибъ мой отецъ не сумѣлъ оцѣнить его за его искренность и честность, онъ навѣрное умеръ бы съ голода, а ты, вмѣсто того чтобы быть сеньоромъ, копалъ бы землю въ виноградникахъ.

– Но и, вашъ отецъ, донъ-Пабло, – сказалъ Ферминъ, – тоже былъ другомъ донъ-Фернандо Сальватьерра, и не разъ обращался к: ъ нему, прося у него защиты во времена военнаго переворота и федеративной республйки.