Леонид Гроссман - Бархатный диктатор (сборник)

– Оставь, Полина. Эта мстительность недостойна тебя. Да и не стоит он такого самопожертвования. А страдание свое прими как неизбежное возмездие за страсть. Есть, видно, такой закон…

– В одном ты прав. Губить себя из-за него не стану. Но я еще пребольно раню его.

– К чему это?

– Я должна отплатить ему… или погибну с тоски.

– Увлечешься другим и все позабудешь.

– Никогда! Счастье и наслаждение в любви кончены для меня. Ласка мужчин будет всегда напоминать мне унижения и страдания.

– Только не копи в своем сердце этой ненависти, не дорожи ею, не береги ее, как сокровище…

– Она пройдет только тогда, когда я унижу и растопчу его. Мстя ему, я отомщу вам всем.

И губы ее как-то истончились и плотно сжались, пока взгляд снова становился неподвижным и неумолимым.

Из окна Полины открывался превосходный вид на Париж. Особенно на ближайший квартал святой Женевьевы. Как-то днем она обратила его внимание на архитектуру средневековой базилики, за самым храмом революционного Пантеона.

– В этой церкви я недавно исповедалась в одном преступном замысле.

Он вздрогнул…

– Неужели же ты клевещешь на себя перед этими католическими патерами, развращенными целибатом?..

– Нисколько, я говорила правду. А чем католический священник хуже нашего протодиакона?

Его снова охватила мучительная тревога за нее. Сердце его исходило болью. Она ласково улыбнулась.

– Не горюй, смотри лучше, какая это чудесная часовня! Она считается одной из самых изящных во всем Париже. Это Сент-Этьен-дю-Мон. Право же, здесь стоит исповедаться в самом страшном грехе…

Он уже любовно следил за контуром этого маленького дворца-церкви. Греческий портал с боковыми нишами и барельефами, каменные розы и высокий остроконечный фронтон, над которым капризно и стремительно возносилась узкая квадратная башня к легкой и сквозной флорентийской кампаниле. Все вместе было восхитительно по тонкости узоров и фантастическому рисунку целого.

– Тебя не было в Париже, я и пошла в эту часовню исповедаться аббату.

– Но в чем же? в чем?..

Тогда она созналась ему в одном своем тайном плане. В припадке ненависти к Сальвадору, в неутомимом желании всех растерзать и уничтожить она пришла к страшной и кровавой мысли, совершенно и безраздельно овладевшей ею. Необычайный и огромный замысел захватил ее и не выпускал из своих цепких лап. Она до сих пор не вполне освободилась от него.

– Что же это? Убить Сальвадора?

– Нет, не его.

– Не его? Но кого же? Может быть, меня?..

– О нет! – бросила она так легко и спокойно, что даже горько стало от этого презрительного миролюбия. – Нет, не тебя. Я говорю тебе – замысел грандиозный и необычайный…

Глаза загорелись героической решимостью.

– Скажи же, облегчи душу.

– Да, я скажу тебе. (Ей, видно, трудно было сознаться даже ему.) Ну, слушай: я изнывала от тоски и возмущения. Я чувствовала – мне нужно непременно убить, но я соглашалась с тобой – не его: он мелок, не стоит великого греха. Ты, может быть, и прав… Губить себя из-за безвестного студента… О нет, свою месть я превращу в подвиг, жертвуя собою, достигну славы, мстя за поруганную любовь, войду в историю человечества…

– Что же ты задумала? – произнес он в глубочайшей тревоге, предчувствуя нечто неслыханное.

– Не все ли равно, какой мужчина заплатит за надругательство надо мной. Все вы виновны, у всех на совести обманы, предательство, жестокое сластолюбие. Но если уж мстить, так чтоб всему миру стало известно о единственной, неслыханной, небывалой, неповторимой мести…

– Поля, опомнись! Неужели же ты могла бы действительно убить человека?

– Не колеблясь.

– Кого же?

Она посмотрела на него с глубоким и почти презрительным равнодушием.

– Неужели же ты не догадываешься? Царя.

Он вздрогнул. Возможно ли? Сколько же должна была перестрадать эта женщина, чтоб из-за обычной любовной интриги идти на такую муку! Он схватил ее за руку.

– Поклянись, что ты никогда не помыслишь более об этом.

Он смотрел на нее молящими глазами. В памяти проносились разговоры 1848 года, Спешнев, кабинет Дубельта, равелин, страшный путь из каземата на эшафот. Три столба среди удручающей белой пустыни. Замкнутая стена солдат. Смертные саваны. Неумолимые раскаты многократного «расстрелять»…

– Ты хочешь, как Дю Барри, валяться в ногах палача с воплем: «еще одну минуточку»?..

Она устала и с каким-то безразличием взглянула на него.

– Нет, я уже от этого отказалась. Теперь прошло… У него отлегло от сердца.

– Как отошла ты от этой чудовищной мысли?

Она задумалась, беспечно как-то вспоминая:

– Недавно бродила по нашему кварталу, обдумывала свой план. Ведь в петербургских кружках не раз говорилось об этом. Решила осмотреть это маленькое кладбище, вон там, за оградой Сент-Этьена, где были погребены тела Марата и Мирабо, выброшенные из Пантеона. А рядом эта красавица-часовня с гирляндами и розами. Вхожу. Служба прошла. С висячей деревянной кафедры у колонны католический патер заканчивает проповедь. Чем-то сразу захватил душу. Решилась во всем сознаться ему. На другой же день стучусь в его келью. «Аминь, войдите!» Днем он показался совершенно другим: огромный толстый мужчина пишет что-то за конторкой. Еле обернулся. «Что вам нужно?» Да еще так грубо и раздражительно. Я совершенно растерялась. – «Ну же?» (Все так же резко и нетерпеливо.) Я не выдержала и зарыдала. Он отвернулся. Наконец я пробормотала несколько слов. «Если вы русская, то должны были пойти к православному духовнику». – «Но мне столько о вас говорили». – «Чем же я могу быть вам полезен? Ищете место? Нет денег? Нет родных, друзей? Согрешили против нравственности?» (Особенно строго.) Я наконец созналась ему: на свете столько страданий и преступлений, у нас в России особенно, я и решилась убить виновника зол на моей родине. «Вздор! – закричал он. – Есть законы, страдают только ленивцы и пьяницы, император Александр – идеал государя и человека!» Это было грубо и очень уж просто! Словно ушатом холодной воды окатило меня. С той поры и прошло.

– Но как могла ты прийти к такой мысли?

Она опять как бы замечталась.

– Очень уж увлекает цареубийство. Огромность шага: вот вонзить кинжал – и по всему миру пронесется о тебе слух! И ты в рядах великих героев. «В Елисейских полях я буду рядом с Брутом»… В конце концов, как просто, подумай только, – один жест, одно движение, и ты в сонме знаменитостей, гениев, великих людей, спасителей человечества…