Александра Коллонтай - Свобода и любовь (сборник)

Васин черед. Предгубком маленький. Не видно его сразу за большим столом-то. С козлиной бородкой, в очках, плечи худые, словно кости из-под пиджака торчат.

Метнул на Васю недружелюбный взгляд, руку протянул, не приподнялся.

– По какому делу? Личному? – сухо, точно Вася «просительница».

– Заявиться в комитет пришла. «Лучше с Володиного дела не начинать, – решает Вася, – с этим не просто столкуешься». Недавно приехала.

– Слышал. Надолго к нам?

– Отпуск на два месяца, да по плохому здоровью, верно, и дольше останусь.

– Отдыхать будете или работу какую возьмете? – Спрашивает, а сам на Васю не глядит, бумаги разбирает. Будто показать хочет: «Нечего тары-бары разводить. Некогда».

– Постоянной не возьму. А вот для агитации используйте.

– Использовать можно. На будущей неделе начинаем кампанию за переход на местный бюджет. Вы, слышал я, спец по жилищному вопросу? – Опять скользнул по Васе взглядом и в бумаги уперся.

– Два года в жилотделе работала… Дома-коммуны организовывала.

– И что же? Это интересно. Научите нас, как дома-коммуны на самоокупаемость перевести.

– Этого не могу, – качает Вася головою, – как начали переходить на самоокупаемость, у нас все развалилось… Дома-коммуны – это больше школа, коммунистический дух воспитывают…

– Ну знаете, теперь некогда этакими делами заниматься. Вы нам дайте деловой подход, финансовый расчетец… Чтобы государственный бюджет облегчить. А это что же, квартирным способом воспитанием заниматься? На то школа есть, университеты. – И усмехнулся предгубком снисходительно, свысока. Досадно Васе. Резко поднялась:

– Прощайте, товарищ.

– До свидания. – Поглядел на Васю внимательнее этот раз.

Вася ему в глаза тоже смотрит. Холодно.

– Вы бы зашли в агитотдел, зарегистрируйтесь там. Да и в женотдел загляните, там всегда работники нужны.

– Еще хочу вас спросить, как насчет дела Владимира Ивановича? – Спрашивает, а сама строго так на предгубкома глядит. Знаю, мол, что это дело твоих рук!..

– Да как вам сказать? – морщится предгубком и папироску к углу скривленного рта передвигает. – Пахнет серьезным. Я про вас слышал, что вы партийный товарищ весьма хорошего калибра… Не мне вам про Владимира Ивановича говорить!

– В чем вы его обвиняете? Преступного Владимир Иванович ничего не сделал и сделать не мог.

– Что называть преступным!.. А впрочем, я в это дело не вмешиваюсь. Разузнайте в КК. Мое почтение.

Кивнул и в бумаги уткнулся. Не мешай, мол, видишь, дела ждут.

Вышла Вася от председателя. Хмурая. Злая. У них в губернии так бы и беспартийную не приняли!.. Шла к своим, а оказалось, будто чужая. Прав Владимир чиновниками заделались, загубернаторились…

Идет Вася, задумалась. Не заметила, как нос к носу с земляком столкнулась, с Михайло Павловичем, рабочим из машинного отделения той самой фабрики, где Вася раньше работала.

– Батюшки мои! Кого вижу: Василису прекрасную! Мое почтеньице.

– Михайло Павлович! Дорогой вы мой! – Обнялись, расцеловались.

– К мужу на побывку приехали?

– А вы-то что тут делаете?

– Партию чищу… Член КК. Чищу, чищу, а все нечисти много.

Смеется в бороду свою рыжую. Глаза ласковые. Какой был душевный, такой и остался.

Рады друг другу. Спросы да рассказы. Потащил Михайло Павлович к себе Васю, в свою «клетушку» возле парадной. Раньше, при «господах», швейцар в ней жил. Михайло Павлович, как приехал, временно в ней поселился, да так потом и остался. Клетушка неказистая: кровать, рядом корзина с пожитками, два стула, стол, на столе газеты, стаканы, табак…

Рады земляки друг другу, не наговорятся. Товарищей, знакомых перебирают. О делах губернии вспоминают, что процветает, а что и захирело. Нэпа коснулись. Михаилу Павловичу нэп поперек горла. И предгубкома недолюбливает…

– Мелкий, а пыжится. «Я да я!..» Конечно, работает много, энергичный, не дурак… А только все от него идти должно. Будто и свету в окошке, что «сам председатель»! Рабочим это не нравится. Говорят, съезд постановил демократизацию, а у нас еще больший бюрократизм да чинопочитание развелось. Ну и идет склока. Группки образуются. Это работе мешает. Авторитет партии подрывает. Предгубком должен «собирателем» всех быть, вроде как за отца, беспристрастный… А такой только публику разгоняет.

– Дело-то как же Владимира? В чем обвинения? Серьезные? Как другу скажите.

Погладил Михаиле Павлович свою рыжую бороду. Подумал. И признал: само-то дело яйца выеденного не стоит. Кабы за такие деяния коммунистов теперь на суд таскать, почти что всех судить бы пришлось. Началось дело все с того, что, как приехал Владимир Иванович, сразу с предгубкомом не поладил. Каждый свое гнет. Предгубком «предписывает», а Владимир Иванович не «слушается». Говорит меня это, мол, не касается. Это по партийной линии, а я не вам подчинен, только с хозорганами считаюсь. Пусть они судят, так ли работаю. Конфликты пошли. До Москвы добрались. А Москва будто предгубкома поддерживает, а с другой стороны, директора под защиту берет. Ничего и не получается. Оба правы оказываются!..

Дальше больше. Ни тот, ни другой не уступают. Чуть что, оба донесения в Москву. И пошло… Комиссию из Москвы прислали, свары разбирать. Резолюции понастрочили строжайшие… А чуть уехала комиссия, опять драка пошла.

Теперь дело в КК разбирается. Сам-то Михайло Павлович хотел дело миром прекратить. Работает себе директор как полагается по хозяйственной линии. Центр им доволен. Преступлений за ним прямых нет и, думает Михайло Павлович, не может быть, знает он Американца-то, «анархиста», еще с 17-го года по губернии помнит… Вместе «Советы брали». А что «широко живет», поведения «непримерного» да обращение его «не товарищеское», кто теперь этим не грешен?

Но предгубком да и другие члены комиссии стоят за то, чтобы делу «серьезный ход дать». На примере «директора» показать, что партия за такие поступки по головке не гладит. Чтобы другим неповадно было.

– Ивановича? Что обстановка у него шикарная, так ведь она не Владимира, а казенная, директорская.

– Не в обстановке только дело. Сомнение возбуждает: откуда, мол, деньги, чтобы на два дома жить?

– Как на два дома? Что же вы думаете, что Владимир Иванович меня, что ли, содержал?… Ишь, что выдумали! Да я свои деньжата в хозяйство вкладываю, уж если знать хотите! Потому, у Владимира своих-то не хватает… А служба его требует, чтобы там обеды были да приемы всякие.

Слушает Михайло Павлович Васю, а в глазах его будто жалость к ней какая. Это Васю сердит. Чего жалеть-то? Что за «анархиста» заступается? Не одобрял тогда Михайло Павлович выбора Васи, когда с Владимиром сошлись.

– Чего на меня уставились? Не верите? Да как же вы могли думать, что я с него деньги тяну?