Френсис Фицджеральд - Отбой на заре. Эхо века джаза (сборник)

– Надеюсь, что так будет и впредь, – сказала Мэрион. Она сказала это таким холодным тоном, что ее неприязнь нельзя было не заметить, но Чарли лишь улыбнулся; у него был свой план. Ее агрессия давала ему преимущество, а еще он умел ждать. Ему надо было, чтобы они сами начали разговор о том, что – они это отлично знали – привело его в Париж.

За ужином он никак не мог решить, кого же больше напоминает Гонория: его самого или мать? Не дай ей бог получить от каждого из них то, что в сумме и привело их к катастрофе! Его охватило желание всеми силами укрыть и защитить ее. Он считал, что знает, что должен для нее сделать. Он верил в характер; нужно было отпрыгнуть на поколение назад и вновь поставить на характер как на вечную ценность. Все износилось.

Он ушел почти сразу после ужина, но в отель не пошел. Ему хотелось увидеть ночной Париж чистыми и трезвыми глазами – не так, как раньше. Он купил билет на откидное место в «Казино» и стал смотреть, как Жозефина Бейкер творит свои шоколадные арабески.

Спустя час он вышел и пошел пешком к Монмартру по улице Пигаль через площадь Бланш. Дождь перестал, на улице у кабаре высаживалась из такси немногочисленная публика в вечернем платье, поодиночке и парами рыскали кокотки, и еще было множество негров. Он прошел мимо светящейся двери, из-за которой доносилась музыка, и вдруг остановился, узнав: это же «Бриктоп», место, где он просадил так много времени и денег! Несколькими дверями дальше он наткнулся на еще одно знакомое местечко и неосторожно заглянул внутрь. Сейчас же грянул всегда готовый оркестр, вскочила пара профессиональных танцоров, а к нему бросился метрдотель, крича: «Как вовремя, вот-вот начнется веселье, сэр!» Но он поспешил удалиться.

«Да, тут надо быть чертовски пьяным», – подумал он. Ресторан «Зелли» был закрыт, окна расположенных вокруг мрачных и зловещих дешевых отелей не светились; вдали, на улице Бланш, было посветлее, оттуда доносилась французская речь. «Пещера Поэта» исчезла, но все еще разверзались две громадные пасти кафе «Рай» и «Ад», и даже поглощали у него на глазах скудное содержимое туристического автобуса: немцы, японцы и испуганно поглядевшая на него американская пара.

Вот результат всех монмартрских усилий и оригинальности! Такая сервировка порока и расточительности годилась разве что для детей, и неожиданно он осознал значение слов «прожигать, бесследно исчезать»: создавать ничто из нечто. После полуночи любое перемещение из точки в точку давалось лишь крайним напряжением человеческих усилий, постоянно повышавшейся платой за привилегию двигаться все медленнее и медленнее.

Он вспомнил, как оркестру совали тысячефранковые банкноты за одну-единственную песню, как портье совали стофранковые билеты, чтобы позвать такси.

Но все это было роздано не просто так.

Любые суммы, даже самые дикие, можно было промотать, лишь бы получить у судьбы за эту взятку шанс забыть то, что действительно стоило бы забыть, – то, что теперь он будет помнить вечно: ребенка, которого у него отобрали, и жену, навсегда скрывшуюся в вермонтской могиле.

В тусклом свете пивной с ним заговорила женщина. Он заказал ей яичницу с кофе, а затем, избегая ее призывного взгляда, сунул на прощание двадцать франков и на такси отправился в отель.

Он проснулся; стоял ясный осенний день – мечта футболиста. Вчерашняя подавленность ушла, люди на улице попадались исключительно приятные. В полдень он сидел напротив Гонории в «Ле Гранд Ватель», единственном ресторане, который не был для него связан с воспоминаниями об ужинах с шампанским и завтраками, начинавшимися в два и оканчивавшимися в рассеянном и неуверенном свете сумерек.

– А как насчет овощей? Ты ведь должна есть овощи?

– Ну, да.

– Есть эпинард, чу-флер , морковка и арикот .

– Давай чу-флер.

– Может, еще что-нибудь добавим?

– Обычно на завтрак у нас что-то одно. Официант притворился, что без ума от детей:

– Ку-эль э миньон ля петит?! Эль парль экзактмент ком ун франсэз!

– А десерт? Подождем пока?

Официант исчез. Гонория с интересом посмотрела на отца:

– Какой у нас план?

– Сначала идем в магазин игрушек на улице Сен-Онор и покупаем все, что ты хочешь. А затем пойдем в водевиль «Эмпайр».

Она задумалась.

– Водевиль – отлично, а магазин игрушек – нет.

– Почему?

– Ну, ты же подарил мне эту куклу. – Игрушка была у нее с собой. – У меня много игрушек. И мы ведь уже больше не богаты, да?

– Да мы и не были… Но сегодня ты получишь все что угодно.

– Ладно, – послушно согласилась она.

Когда у нее была мать и французская нянька, он старался вести себя построже; теперь он сильно расширил границы допустимого; он должен стать ей сразу и отцом, и матерью и не позволить оборваться ни единой связи между ними.

– Позвольте с вами познакомиться! – серьезно сказал он. – Для начала позвольте представиться. Меня зовут Чарльз Дж. Уэйлс, я из Праги.

– Ой, папочка! – Она чуть не лопнула от смеха.

– А как, простите, ваше имя? – продолжил он, и она тут же включилась в игру:

– Гонория Уэйлс, живу на улице Палатин в Париже.

– Замужем или свободна?

– Нет, не замужем. Я свободна. Он указал на куклу:

– Но я вижу, у вас есть ребенок, мадам?

Не в силах предать куклу, она прижала игрушку к сердцу и быстро нашла выход из положения:

– Да, я была замужем, но теперь уже нет. Мой муж скончался.

Он быстро перебил ее:

– Как зовут дитя?

– Симона. В честь моей лучшей школьной подруги.

– Мне очень приятно, что ты хорошо учишься.

– В этом месяце я третья в классе, – похвасталась она. – Элси, – так звали ее кузину, – на восемнадцатом месте, а Ричард где-то в самом хвосте.

– Ты дружишь с Ричардом и Элси?

– Да. Ричард хороший, и она тоже ничего. Осторожно и как бы между делом он спросил:

– А как тебе тетя Мэрион и дядя Линкольн? Кто тебе больше нравится?

– Наверное, дядя Линкольн.

Он чувствовал себя все ближе и ближе к ней. Когда они вошли, по ресторану пронесся шепот: «…прелестное дитя», а теперь сидящие за соседним столиком даже умолкли, откровенно разглядывая ее, будто она была не больше чем цветок.

– А почему я не живу с тобой? – неожиданно спросила она. – Потому что мама умерла?

– Ты должна быть здесь и учить французский. Папе будет тяжело так хорошо заботиться о тебе.

– Да обо мне не надо так уж сильно заботиться! Я уже могу сама о себе позаботиться.

Когда они выходили из ресторана, его неожиданно окликнули мужчина с женщиной.

– Вот это да, старина Уэйлс!

– А, привет, Лоррейн… Дунк…

Нежданные призраки из прошлого. Дункан Шаффер, приятель из университета. Лоррейн Карлс, красивая бледная блондинка лет тридцати; одна из той компании, что помогала им в тучные времена три года назад превращать месяцы в дни.