Френсис Фицджеральд - Отбой на заре. Эхо века джаза (сборник)

– …затем она говорит: «У меня на тебя стоит», а он взрывается и говорит: «Конечно, валяй – разбейся в лепешку…»

В какой-то момент он услышал, как прыснул Нэт Кеог; кое-кто смотрел на него с одобрением. Однако когда он закончил, то до отвращения ясно осознал, что только что свалял дурака на глазах у важнейшей части киномира – людей, чья благосклонность являлась ключом его карьеры.

На некоторое время повисла сконфуженная тишина, нарушаемая лишь шорохом начавшегося исхода в направлении дверей. Он почувствовал, как его окутывают еще не видимые волны насмешки, ощущавшейся в воцарившемся шелесте разговоров; затем – все это длилось не более десяти секунд – «великий любовник», с глазками жесткими и пустыми, словно игольное ушко, неодобрительно зашикал, выражая обертонами подхваченное им общее настроение. Это было негодование профессионала по отношению к любителю, злоба общины, направленная на чужака, опущенные вниз большие пальцы старейшин рода.

Одна лишь Стелла Уолкер все еще стояла рядом и благодарила его, будто он снискал небывалый успех, будто она и не заметила, что номер никому не понравился. Влезая с помощью Нэта Кеога в пальто, он испытал глубочайшее отвращение к самому себе и отныне зарекся демонстрировать какие-либо низкие чувства как минимум до тех пор, пока не исчезнет их влияние.

– Провал! – как можно беспечнее сказал он Стелле. – Но вообще это хороший номер, если публика доброжелательная. Спасибо за помощь!

Улыбка не сходила с ее лица; пьяно покачиваясь, он откланялся, и Нэт потащил его к дверям.

Утром принесли завтрак, и он окончательно проснулся; мир вокруг был расколот и разрушен. Еще вчера он был самим собой: яростным бойцом с поточным методом кинопроизводства, ну а сегодня он чувствовал себя раздавленным под тяжким спудом неудачи – перед глазами стояли вчерашние лица, и каждое излучало презрение, и все, как один, над ним смеялись… Но самым печальным было то, что для Майлза Кальмана он теперь стал одним из этих бессовестных «пьяниц» – одним из тех, с кем Кальман был вынужден, скрепя сердце, работать. Ему было страшно представить, что теперь о нем думает Стелла Уолкер, которую он обрек на муки – ведь хозяйка дома не могла не изображать учтивость! Пищеварительная система отказалась работать и его стошнило яйцами всмятку прямо на телефонный столик. Он стал писать:

Дорогой Майлз! Ты вряд ли сможешь представить, как глубоко я сам себе противен. Я действительно страдаю пороком развязности – но, Боже мой, в шесть вечера, почти при свете дня! Передай мои извинения супруге.

Из рабочего кабинета на студии Джоул вышел лишь раз и, словно преступник, прокрался к табачной лавке. Выглядел он столь подозрительно, что попавшийся на пути дежурный полицейский попросил предъявить пропуск. Обедать он пошел «в город», но по пути столкнулся с Нэтом Кеогом, излучавшим уверенность и хорошее настроение.

– И с чего ты решил, что надо увольняться? Подумаешь, «щеголек» тебя освистал!

– Я тебе сейчас кое-что расскажу, – продолжил он, увлекая Джоула за собой в столовую на студии. – Однажды после премьеры в кинотеатре Граумана Джо Сквайрс пнул его ногой в зад прямо во время выхода к зрителям. Этот бездарь заявил, что с Джо он еще разберется, но когда на следующий день в восемь утра Джо позвонил ему и сказал:

«Ну что, когда будем разбираться – я готов!», он вместо ответа просто бросил трубку!

Нелепая история подбодрила Джоула, а угрюмое созерцание группы за соседним столиком слегка его утешило: там сидели работавшие на цирковой картине грустные и прекрасные сиамские близнецы, а также жалкие карлики и гордый гигант. Желтолицые красавицы с меланхоличными, подведенными тушью и оттого пугающими глазами, в вечерних платьях, казавшихся безвкусными при свете дня… За их спинами он вдруг заметил людей, которые были в гостях у Кальманов, и вздрогнул.

– Никогда и ни за что! – вслух воскликнул он. – Кто бы ни позвал – больше в Голливуде я ни в какие гости не пойду!

На следующее утро в кабинете его ждала телеграмма:

ТЫ САМЫЙ ЛУЧШИЙ ВСЕХ ГОСТЕЙ ВСКЛ БЫЛА ОЧЕНЬ РАДА ВИДЕТЬ ТЕБЯ У НАС ТЧК ПРИГЛАШАЮ ФУРШЕТ МОЕЙ СЕСТРЫ ДЖУН СЛЕДУЮЩЕЕ ВОСКРЕСЕНЬЕ ТЧК СТЕЛЛА УОЛКЕР КАЛЬМАН

Он вдруг почувствовал, что кровь по венам побежала быстрее и лихорадочней. Не веря, он прочитал телеграмму еще раз.

– В жизни бы не подумал, что бывают такие приятные неожиданности!

И вновь настало сумасшедшее воскресенье. Джоул проснулся в одиннадцать, затем почитал газету, чтобы быть в курсе событий за прошедшую неделю. Позавтракал у себя в комнате, заказав форель, салат из авокадо и пинту калифорнийского вина. Надо было собираться на фуршет – он выбрал костюм в мелкую клетку, голубую рубашку, желтовато-красный галстук. Взгляд был усталым, под глазами – темные круги. В дом на Ривьере он прибыл на своем потрепанном автомобиле. Представился сестре Стеллы, и тут же подъехали Майлз и Стелла, прямо в костюмах для верховой езды; весь вечер они неистово ссорились, разъезжая по грязным дорогам за холмами Беверли-Хиллз.

Майлз Кальман – высокий, нервный, в ужасном настроении и с таким несчастным взглядом, какого Джоулу еще не доводилось видеть, – был целиком и полностью художником, начиная с головы неправильной формы и заканчивая грубыми, как у негра, ступнями. На них он стоял очень крепко: ни одну из сделанных им картин нельзя было назвать дешевкой, хотя временами ему и приходилось сполна расплачиваться за роскошь экспериментов кассовыми провалами. В его обществе было всегда легко и весело, но, проведя с ним какое-то время, любому бросалось в глаза: этот человек нездоров.

Как только они вошли, между ними и Джоулом установилась сложная и неразрывная связь. Он присоединился к собравшейся вокруг них группе гостей, и Стелла тут же отвернулась от них, в нетерпении прищелкнув язычком, а Майлз Кальман сказал рядом стоящему человеку:

– С Евой Гебель надо поосторожнее! В быту она обходится недешево. – И Майлз повернулся к Джоулу: – Очень жаль, что мы с тобой вчера на работе так и не поговорили. Мне пришлось весь вечер провести у аналитика…

– Ты ходишь к психоаналитику?

– Уже несколько месяцев. Сначала лечил клаустрофобию, а теперь хочу навести порядок в своей жизни. Он говорит, что за год управимся.

– Да брось ты! Нет у тебя никаких проблем, – возразил Джоул.

– Не скажи… По крайней мере, Стелла считает, что есть. Да спроси любого – тебе тут всякий обо мне расскажет, – язвительно ответил он.

Какая-то девушка уселась на ручку кресла Майлза; Джоул отошел и направился к Стелле, мрачно стоявшей у камина.

– Спасибо за телеграмму! – сказал он. – Чертовски мило с твоей стороны! Я и не подозревал, что столь красивая женщина может обладать такой добротой!