Джон Карре - Верный садовник

– Больше похоже на корпоративное убийство, как мы любим их называть, – добавляет Роб. – Спланированное и выполненное нанятыми профессионалами по приказу неизвестного человека или группы людей. Того или тех, кто знал о планах Тессы и познакомил с ними убийц.

– А изнасилование? – осведомляется Джастин, изображая безразличие, не отрывая глаз от сцепленных пальцев.

– Для отвода глаз или случайное, – чеканит Роб. – Убийцы сделали это намеренно или потеряли голову.

– То есть мы вновь возвращаемся к мотиву, Джастин, – говорит Лесли.

– Вашему мотиву, – уточняет Роб. – Если вы не предложите лучшую идею.

Их взгляды нацелены на Джастина, как камеры, с двух сторон, но Джастин не воспринимает их взгляды, как чуть раньше не воспринимал намеки. Лесли опускает руку к своей полезной во всех отношениях сумке, доя того чтобы выудить диктофон, но в последний момент меняет решение. Рука замирает в нерешительности, тогда как все остальные части ее тела нацелены на Джастина, человека, речь которого состоит из безупречно правильных предложений. С его губ как раз срывается очередная их порция.

– Но, видите ли, я не знаю никаких наемных убийц, – возражает он, указывая на явный недочет в их рассуждениях, всматривается в их глаза. – Я никого не нанимал, никого не инструктировал. Я не имел ничего общего с убийцей моей жены. В смысле подготовки ее убийства. Я этого не хотел, я этого не готовил, – голос подрагивает. – Я безмерно сожалею о случившемся.

И высказано это столь категорично, что на мгновение полицейские вроде бы и не знают, как продолжить разговор, поэтому предпочитают смотреть на акварели Глории, на которых изображен Сингапур. Они развешены над каминной доской, каждая оценена в 199 фунтов, изображает чистенькое небо, пальму, стаю птиц, с ее именем и датой, столь любимой коллекционерами.

Наконец Роб, со свойственной его возрасту решительностью, вскидывает длинную голову и выпаливает: «То есть вы не имели ничего против того, что ваша жена и Блюм спали вместе? Многие мужья в подобной ситуации выказывают недовольство» – и замолкает, в надежде, что сейчас Джастин оправдает его ожидания, поведет себя, как, по разумению Роба, полагалось вести себя обманутому мужу: заплачет, покраснеет, разъярится, вспоминая собственную неадекватность или насмешки друзей. Если так, то Джастин его разочаровывает.

– Это не имело никакого значения, – говорит он так уверенно, что удивляется сам, выпрямляется, огладывается, словно доя того, чтобы посмотреть, кто это высказался не по чину, и отчитать нарушителя. – Это имело значение для газет. Возможно, имеет для вас. Но для меня – нет, ни тогда, ни теперь.

– А что же тогда имеет значение? – вопрошает Роб.

– Я ее подвел.

– Как? О чем вы? – Мужской смешок. – Не о том, что не оправдали ее надежд в спальне, не так ли? Джастин качает головой.

– Устранившись, – голос его опускается до шепота. – Позволив ей все делать в одиночку. В мыслях уйдя от нее. Заключив с ней вечный контракт. На который мне не следовало идти. Да и ей тоже.

– Что за контракт? – елейным голоском спрашивает Лесли, компенсируя грубость Роба.

– Она следует своей совести. Я остаюсь на своей работе. Это совместить невозможно. Нечего было и пытаться. Я словно посылал ее в церковь, предлагая молиться за нас обоих. Я словно проводил в доме разделительную линию и говорил: «Увидимся в постели».

Не смущаясь откровенностью таких признаний, подразумевающих дни и ночи самобичевания, Роб продолжает напирать на него. На его мрачном лице написана все та же усмешка, круглый, приоткрытый рот напоминает дуло ружья большого калибра. Но Лесли сегодня быстрее Роба. Женщина в ней бодрствует и улавливает звуки, которые не слышит агрессивное мужское ухо Роба. Роб поворачивается к ней, испрашивая какого-то разрешения: возможно, вновь на вопросы об Арнольде Блюме, а может, совсем на другие вопросы, которые позволят изобличить в Джастине убийцу. Но Лесли качает головой, отводит руку от сумки, поглаживает ею воздух, как бы говоря: «Медленнее, медленнее, не гони».

– Как вы вообще оказались вместе? – спрашивает она Джастина, словно в разговоре со случайным попутчиком в долгой поездке.

Это идеальный маневр: предложить ему внимательное женское ухо и понимание незнакомца, положить конец противостоянию, увести его с нынешнего поля битвы на мирные луга прошлого. И маневр удачный. Напряжение покидает Джастина, он прикрывает глаза и начинает озвучивать воспоминания, те самые, что многократно прокручивались у него в голове после того, как пришла весть об убийстве Тессы.

– Так когда, по-вашему, мистер Куэйл, государство уже не является государством? – медовым голоском спросила Тесса четыре года тому назад, в Кембридже, в старой чердачной аудитории, меж колонн пыльного солнечного света, спускающихся из фонарей на крыше. То были первые слова, которые она адресовала ему, и они вызвали взрыв смеха у пятидесяти адвокатов, записавшихся, как и Тесса, на двухнедельный летний курс «Закон и государственное управление обществом». Джастин повторяет их. А причину того, что он, в сером фланелевом костюме-тройке от Хейуарда, оказался на возвышении, один, сжимая обеими руками кафедру, объясняет он Лесли и Робу, сидя в столовой Вудроу с тюдоровскими окнами, следовало искать в его прошлой жизни. «Куэйл справится! – воскликнул кто-то из помощников постоянного заместителя министра, поздно вечером, за одиннадцать часов до начала лекции. – Соедините меня с Куэйлом!» Куэйлом – убежденным холостяком, имел он в виду, Куэйлом – стареющей отрадой дебютанток, пос ледним представителем вымирающей, слава тебе, господи, породы, только что вернувшимся из кровавой Боснии и получившим назначение в Африку, но еще не отправленным туда. Куэйлом – резервным мужчиной , которого следовало звать, если случается устраивать обед и вдруг выясняется, что одна дама остается без пары, с идеальными манерами, возможно, геем, только последним он никогда не был, о чем достоверно знали некоторые из симпатичных жен, пусть они и не распространялись об этом.

«Джастин, это ты? Хаггарти. Ты учился в колледже на пару лет раньше меня. Послушай, завтра ПЗМ должен выступить в Кембридже перед группой честолюбивых адвокатов, да только у него не получится. Через час он вылетает в Вашингтон…»

И Джастин, свой парень, конечно же, не может не помочь: «Ну, если текст уже написан, я полагаю… Если текст нужно только прочитать…»

Дальнейшее Хаггарти не интересует.

– Его машина и шофер будут у твоего дома ровно в девять, ни минутой позже. Лекция – туфта. Он написал ее сам. Сможешь ознакомиться по пути. Джастин, ты меня крепко выручил.