Джон Ле Карре - Сингл и Сингл

– Это место, как я понимаю, «Соловьи» Евгения, – обратился он к сыну. Из-за отсутствия переднего зуба он немного шепелявил.

– Да, конечно, – согласился Оливер, раскладывая ножи.

– Ты мог бы мне рассказать. Я понятия об этом не имел. Тебе следовало меня предупредить.

– Я думал, что предупреждал.

– Я не люблю, когда меня держат в неведении. Тут самое место паре пансионатов. Из отдельных бунгало. Пожалуй, даже четырем. В каждой долине.

– Пожалуй. Четыре – хорошая идея.

– И большой отель посередине с дискотекой и ночным клубом. И с олимпийским бассейном.

– Для него там самое место.

– Как я понимаю, вино ты пробовал, – сурово, несмотря на нехватку зуба.

– Да, и не раз.

– Хорошо. Что ты можешь о нем сказать?

– Отличное вино. Я от него в восторге.

– Естественно. Божественное вино. Я вижу здесь большой потенциал, Оливер. Я удивлен, что ты этого не заметил. Ты знаешь, я неравнодушен к продуктам питания и напиткам. Они идеально совмещаются с нашими интересами в индустрии отдыха. Ты видел все эти бездействующие тракторы?

– Разумеется. – Оливер нарезал хлеб.

– И что ты подумал, когда увидел их?

– Мне стало грустно.

– Тебе следовало подумать о твоем отце. Это та самая ситуация, в которой я чувствую себя как рыба в воде. Обесценившиеся акции, умирающие предприятия. Все, что ждет творческого подхода. Купить завод за бесценок, использовать для его возрождения современные методы управления, рационализировать инфраструктуру, оптимизировать число работающих, за три года поставить на ноги. Надо привлечь Рэнди, это его епархия.

– Прекрасно.

– Банкам это понравится.

– Безусловно.

– Хорошая еда, хорошее вино, хорошее обслуживание. Простые радости жизни. Именно к этому будет стремиться человечество в следующем тысячелетии. Или не так, Евгений? – Ответа не последовало, поэтому Тайгер вновь глотнул вина. – Я скажу Кэт, чтобы она включила его в винную карту. – Он вновь обращался к Оливеру. – Первоклассное каберне. Может, чуть больше терпкости, чем хотелось бы. – Маленький глоток. – Несколько лет в бутылке пойдут только на пользу. Но в одном ряду с лучшими винами, в этом нет ни малейших сомнений. – Еще глоток, короткое раздумье. – Одновременная дегустация нескольких марок. Вслепую. Кэт проделывает это превосходно. С этим могут сравниться лишь несколько сортов красных вин. Я прямо сейчас могу назвать двух-трех людей, которые полагают себя тонкими ценителями. Им оно наверняка понравится. – Еще глоток. Чмоканье губами. – Нам нужен дизайнер. У Кэт он есть. Нарисует превосходную этикетку, стилизует бутылку. Высокие горлышки всегда хорошо смотрятся. «Шате Аргонавт», как тебе такое название? Испанцам не понравится, это я могу сказать тебе сразу. – Он хохотнул. – Определенно не понравится.

– Испанцев и спрашивать никто не будет. – Оливер оглянулся, продолжая накрывать на стол, Тайгера же словно прорвало.

– Ответ истинного англичанина, сэр! На днях я как раз говорил об этом Гупте. Нет более наглого человека на земле, чем испанец, когда он на чем-то настаивает. Немцы, французы, итальянцы, с ними как-то проще. Не так ли, Евгений? – Нет ответа. – Они доставили нам много горя, эти испанцы. Не одно столетие портили кровь, доложу я вам. – Он вновь выпил, гордо выставил подбородок, вновь попытался поймать взгляд Евгения, но безуспешно. Нисколько не смутившись, хлопнул рукой по колену. – Господи, Евгений, я чуть не забыл! Тинатин, дорогая, тебя это очень порадует! За плохими новостями иной раз забываешь хорошие. Оливер стал отцом. У него очаровательная дочка, которую зовут Кармен… Подними с нами стакан, Евгений… Аликс, что-то ты весь вечер мрачен… Тинатин, дорогая… За Кармен Сингл… долгой ей жизни, здоровья и счастья… и процветания… Оливер, я поздравляю тебя. Отцовство тебе к лицу. Ты стал больше и лучше.

«А вот ты ссохся, – подумал Оливер, вдруг разозлившись на отца за то, что он заговорил о его дочери. – Ты показал всем, что за душой у тебя ничего нет. Кроме зияющей пустоты. На пороге смерти тебе нечего продемонстрировать, кроме отупляющей тривиальности».

Но в поведении Оливера эти мысли никак не проявляются. Он кивает, улыбается, чокается стаканом с Тинатин, но не с Хобэном или Евгением, курсирует между плитой, столом и двумя стариками у камина, сосредоточившись на поддержании атмосферы добрососедства. Только Хобэн, сидящий на скамье между двумя нахохлившимися охранниками, не выказывает желания поучаствовать в празднике. Но его мрачность не может обескуражить Оливера. Ничто не может. Фокусник ожил. Иллюзионист, танцор на яйцах, творец веселья откликнулся на зов зрителей. Оливер, звезда поливаемых дождем автобусных остановок, детских больниц, хостелов Армии спасения, распаковал свои черные чемоданы и давал представление, плата за которое – его жизнь и жизнь Тайгера. Пока Тинатин готовила, Евгений слушал вполуха и считал свои неудачи в языках пламени, а Хобэн и его дьяволы обдумывали сложившуюся ситуацию и гадали, что же делать дальше. Оливер знал своих зрителей. Сопереживал им, понимал их замешательство, их страх перед будущим. Он по себе знал, что в минуты отчаяния отдал бы все, что имел, за выступление паршивого фокусника с набивным енотом.

Даже Евгений начал понемногу поддаваться его магии.

– Почему ты не писал нам, Почтальон? – спросил он, по-прежнему сидя у камина, когда Оливер вновь наполнил его стакан. – Почему перестал учить наш любимый грузинский?

На оба эти вопроса Оливер смиренно ответил, что он всего лишь человек, что не хранил верность, но теперь блудный сын осознал свои ошибки. И с обменом этими вроде бы невинными фразами нарастала иррациональность происходящего, все более напоминая иллюзию обыденной жизни. Тинатин приготовила еду, Оливер пригласил всех к столу, усадил Евгения, тот не протестовал, во главе. Какое-то время старик сидел, низко наклонив голову, уставившись в тарелку. Потом, словно вид пищи вдохнул в него силы, выпрямился, сжал кулаки, расправил широкую грудь, потребовал вина. И за вином Тинатин отправила Хобэна, не Оливера.

– Что мне делать с тобой, Почтальон? – спросил Евгений, и в уголках его завалившихся глаз появились слезы. – Твой отец убил моего брата. Скажи мне!

Но Оливер с подкупающей искренностью возразил ему:

– Евгений, мне искренне жаль Михаила. Но мой отец его не убивал. Мой отец – не предатель, и я – не сын предателя. Я не понимаю, почему ты обращаешься с ним, как с животным. – Он бросил короткий взгляд на Хобэна, который бесстрастно сидел между своими телохранителями. И Оливер обратил внимание, что он более не говорит по сотовому телефону, и радостно подумал, что Хобэн лишился всех своих друзей. – Евгений, я думаю, мы должны насладиться твоим гостеприимством и уехать с твоим благословением, как только рассветет.