Джон Kappe - Достопочтенный школяр

Отправной пункт теории Смайли означал (как жизнерадостно охарактеризовала это впоследствии Конни Сейшес), что нужно будет «раскапывать из-под горы песка еще одну чертову гробницу какого-нибудь Тутанхамона, причем Джордж Смайли будет идти впереди с факелом и освещать дорогу, а мы, бедные трудяги, будем копать до потери сознания».

Конечно же, в тот день мысль о Джерри Уэстерби не пришла в голову этим великим стратегам, составлявшим план действий на будущее.

На следующий день они пошли в бой: внушительных размеров Конни – в своем углу, вечно всем недовольный маленький ди Салис – в своем. Как сказал ди Салис, гнусавя и всем своим тоном выражая величайшее неодобрение: «По крайней мере, теперь-то мы знаем, зачем мы здесь». Их команды архивных клерков с нездоровыми одутловатыми лицами поделили архив на две части. Конни и ее «специалистам по большевикам» отошли Россия и ее сателлиты. Ди Салису и его «специалистам по желтой опасности» – Китай и страны «третьего мира». Сообщения о странах, теоретически являвшихся союзниками, откладывались в особый ящик для анализа «на потом». Люди, как и сам Смайли, работали день и ночь, не обращая внимания на время. Жаловались работники столовой, грозили увольнением сотрудники охраны, но постепенно энергия высокого напряжения, которая питала архивокопателей, передалась и обслуживающему персоналу. Они перестали протестовать.

Между двумя командами возникло шутливое соперничество, которое выражалось в том, что они постоянно пытались поддеть друг друга. Под влиянием Конни мальчики и девочки, корпевшие над работой в задних комнатах и на лицах которых практически никто и никогда не видел улыбки, начали вышучивать друг друга на языке тех великих мира сего, деятельность которых они столь пристально изучали. «Цепные псы царизма и империализма» пили безвкусный кофе в компании «раскольников, уклонистов, шовинистов и сталинистов». Но заметнее других изменился, бесспорно, ди Салис: он буквально расцвел. Во время ночной работы он вдруг устраивал короткий, но бурный перерыв – играл в пинг-понг, бросая вызов всем, кто осмеливался его принять, и при этом прыгал и скакал вокруг стола, как энтомолог, охотящийся за редким экземпляром чешуекрылых.

Первые плоды трудов придали им новые силы. В течение месяца были подготовлены три доклада, разосланные в обстановке величайшей секретности тем, кого это касалось. Благосклонная оценка была получена даже со стороны скептически настроенных Кузенов, Еще месяц спустя краткое изложение их изысканий с непроизносимым заглавием « Предварительный доклад о пробелах в разведданных, которыми располагает Советский Союз, относительно возможностей нанесения удара военно-морскими силами НАТО по воздушным целям противника » удостоилось скупой похвалы со стороны начальства Мартелло – конторы в Лэнгли, штат Вирджиния, и телефонного звонка от самого Мартелло, который не скрывал своего восхищения.

«Джордж, я говорил этим парням, – кричал он так громко, что, казалось, мог обойтись и без телефона, – я им говорил: Цирк еще покажет, на что он способен! Но тогда они мне не верили! Не верили, черт побери!»

Тем временем Смайли, иногда прихватив для компании Гиллема, а иногда с молчаливо приглядывавшим за ним Фоном отправлялся в свои никому не понятные странствия и бродил где-то до тех пор, пока не валился с ног от усталости. Поскольку Смайли не находил того, что искал, он пускался в эти странствия снова и снова. И днем, а нередко и ночью, он прочесывал шаг за шагом прилегающие и более отдаленные от Лондона графства, расспрашивая бывших сотрудников и агентов Цирка, отправленных на покой.

В Чизуике, скромно пристроившись в конторе Бюро путешествий (услуги по сниженным ценам!), беседуя с бывшим польским кавалерийским полковником, а ныне клерком, в какой-то момент Смайли решил, что кое-что нащупал, но надежда как мираж растаяла в воздухе, как только он попытался приблизиться к ней. В городке Севеноукс, в маленьком комиссионном магазинчике, торгующем радиоприемниками, он разговаривал с судетским чехом. Показалось, что птица счастья совсем близко… Но когда они с Гиллемом поспешили в Лондон, чтобы найти подтверждение словам чеха, в архивах они обнаружили, что все остальные участники этих событий уже умерли и никто больше не подскажет, в каком направлении двигаться дальше.

В поисках все той же ускользающей надежды Смайли побывал на частном конном заводе в Ньюмаркете, где подвергся оскорблениям (что вызвало приступ почти бешеной ярости у Фона). Обидчиком был шотландец, человек весьма самоуверенный, не привыкший и не считающий необходимым сдерживаться; ему в свое время покровительствовал предшественник на посту Смайли – Аллелайн. Вернувшись к себе, Смайли затребовал нужные бумаги – и снова понял, что забрезживший было свет погас.

А ведь именно в этом состояло самое последнее, подразумевавшееся, но не высказанное вслух убеждение, входившее в отправной пункт. Именно о нем Смайли говорил на том совещании в «комнате для споров»: та ловушка, в которую загнал себя Хейдон, была не такой уж необычной. В конечном счете, к его разоблачению привело не то, что в документации не сходились концы с концами, не то, что он подтасовывал сообщения с мест, и не то, что он просто «терял» документы, которые ему мешали. Подвела его паника. Это произошло, когда Хейдон, подчинившись эмоциональному порыву, вмешался в осуществление конкретной операции. В ходе ее внезапно возникла настолько серьезная угроза ему самому или, возможно, какому-то другому агенту Карлы, что единственным возможным спасением, несмотря на риск, он посчитал приостановку действий. Найти повторение такой «зацепки» и желал Смайли. Ответ на этот вопрос пытались найти Смайли и его помощники, беседуя с теми, кто приходил в приемную в Блумсберри.

«Можете ли вы вспомнить за все время вашей работы в разведслужбе какой-либо случай, когда, по вашему мнению, вам не разрешили, без веских на то причин, продолжить осуществление операции так, как того требовали интересы дела и логика событий?»

Не кто иной, как Сэм Коллинз, с улыбкой записного щеголя с Миссисипи, в смокинге и с коричневой сигаретой в руке, осчастливил их своим присутствием и в ходе беседы на вышеизложенный вопрос ответил: «Пожалуй, да, старина, – могу.»

За вопросом, как и за исключительно важным ответом Сэма, четко просматривалась внушительная фигура мисс Конни Сейшес и ее настойчивые поиски «русского золота».

А за фигурой Конни на стене угадывалась вечно размытая фотография Карлы.

« Конни кое-что раскопала, Питер , – как-то поздно вечером сказала она Гиллему шепотом по телефону. – Она кое-что нашла, и это верно, как дважды два ».