Рэймонд Чандлер - Высокое окно

– Я спросил вас, что вы рассказали полиции, – напомнил он.

– Я им рассказал так мало, как мог. Этот Филипс просил меня зайти к нему. Он намекнул, что ввязался в какое-то дело, которое ему не нравится, и ему нужна помощь. Когда я подъехал, парень был мертв. Это я и рассказал. Они полагают, что это не вся история. Вероятно, так оно и есть. Мне дано время до завтрашнего дня, чтобы восполнить пробелы в показаниях. Вот я и стараюсь их восполнить.

– Здесь вы напрасно теряете время.

– Мне показалось, я был сюда приглашен.

– Можете убираться отсюда к черту, когда вам заблагорассудится, – сказал Морни. – Или можете оказать мне за пять сотен некоторую услугу. В любом случае ни я, ни Эдди не должны фигурировать в ваших завтрашних показаниях.

– Какого рода услуга?

– Сегодня утром вы были у меня дома. Вы должны догадаться.

– Я не занимаюсь разводами.

Его лицо стало белым.

– Я люблю свою жену. Мы женаты только восемь месяцев. Я не хочу никакого развода. Она умница и, как правило, хорошо разбирается в обстановке. Но сейчас она развлекается с сомнительным субъектом.

– В каком смысле «сомнительным»?

– Не знаю. Именно это я и предлагаю вам выяснить.

– Уточните, пожалуйста, – сказал я. – Вы нанимаете меня на работу или просто отвлекаете от работы, которой я сейчас занимаюсь?

Пру снова хихикнул.

Морни налил себе еще бренди и опрокинул стакан в рот. Лицо его снова порозовело. Он ничего не ответил.

– Уточните, пожалуйста, вот еще что, – продолжил я. – Вы не возражаете против того, чтобы ваша жена развлекалась, но вы не хотите, чтобы она развлекалась с человеком по имени Ваньер?

– Я полагаюсь на ее сердце, – ответил Морни. – Но не на ее здравый смысл. Скажем, так.

– И вы хотите, чтобы я выяснил, что за ним числится?

– Я хочу, чтобы вы выяснили, какими темными делами он занимается.

– О! А он ими занимается?

– Думаю – да. Но не знаю, какими именно.

– Вы думаете «да» – или просто вам так хочется думать?

Он спокойно смотрел на меня несколько мгновений, потом выдвинул средний ящик стола, порылся в нем и кинул мне свернутый лист бумаги. Я развернул его. Это был серый бланк для счетов, заполненный под копирку. «Западная компания по снабжению стоматологическими материалами». Счет на тридцать фунтов кристоболита и двадцать пять фунтов белого альбастона – всего на семь долларов семьдесят пять центов плюс налог. Счет был выписан на имя Х. Р. Триджера, и на нем стоял штемпель «Уплачено». В уголке листочка значилось: «Л. Д. Ваньер».

Я положил счет на стол.

– Это выпало у него из кармана однажды вечером, когда он был здесь, – пояснил Морни. – Дней десять тому назад. Эдди поставил на эту бумажку свою огромную лапу, и Ваньер ничего не заметил.

Я посмотрел на Пру, потом на Морни, потом на свой большой палец.

– Это должно что-то значить для меня?

– Я полагал, вы толковый детектив и сами сможете все выяснить.

Я снова посмотрел на счет, свернул его и сунул в карман.

– Надо понимать, вы бы мне его не дали, если бы он ничего не значил.

Морни подошел к стоящему у стены черному с хромированной отделкой сейфу и открыл его. Он вернулся к столу, держа в руке пять новеньких банкнот, развернутых веером. Потом он сложил их, подровнял края и небрежно бросил на стол передо мной.

– Вот ваши пять сотен, – сказал Морни. – Уберите Ваньера от моей жены – и получите еще столько же. Меня не интересует, каким образом вы это сделаете, и я не хочу ничего об этом знать. Просто сделайте это – и все.

Я потянулся к новеньким хрустящим банкнотам трясущейся жадной лапой. И отодвинул сотенные бумажки в сторону.

– Вы можете заплатить мне, когда – и если – я заслужу, – сказал я. – Сегодня я удовольствуюсь небольшим интервью с мисс Конкист.

Морни не прикоснулся к деньгам. Он взял квадратную бутылку и налил себе еще. На сей раз он налил и во второй стакан и придвинул его через стол ко мне.

– Кстати, об убийстве Филипса, – сказал я. – Эдди малость посидел у парнишки на хвосте. Вы не можете объяснить мне почему?

– Нет.

– В подобных случаях вся беда заключается в том, что информация может выплыть откуда угодно. Когда убийство попадает в газеты, никогда не знаешь, чем это чревато. Если что – вы все свалите на меня.

Он пристально посмотрел мне в глаз:

– Вряд ли. Я был несколько груб с вами поначалу, но вы вели себя весьма достойно. Я рискну связаться с вами.

– Спасибо, – сказал я. – Вы не откажетесь сообщить, зачем вы велели Эдди звонить мне и пугать меня?

Морни опустил глаза и побарабанил пальцами по столу.

– Линда – мой старый друг. Молодой Мердок был здесь сегодня и виделся с ней. Он сообщил ей, что вы работаете на старую леди Мердок. Линда передала это мне. Я не знал, что это за работа. Вы не занимаетесь разводами – значит, старуха наняла вас не для таких дел. – На последних словах он поднял глаза и пристально взглянул на меня.

Я также пристально смотрел на него и ждал.

– Наверное, я просто из тех, кто любит своих друзей, – сказал он. – И не хочет, чтобы их беспокоили всякие сыщики.

– Мердок что-то должен вам, да?

Морни нахмурился:

– Подобные вопросы я не обсуждаю.

Он осушил стакан, кивнул и поднялся.

– Я пришлю к вам Линду. Возьмите ваши деньги.

Он вышел. Эдди Пру распутал свое длинное тело, выпрямился, одарил меня туманной серой улыбкой, которая не означала ровным счетом ничего, и неторопливо вышел вслед за хозяином.

Я закурил следующую сигарету и еще раз взглянул на счет компании по поставкам стоматологических материалов. Что-то слабо забрезжило в глубине моего сознания. Я подошел к окну. На другой стороне долины по склону холма по направлению к дому с освещенной изнутри башней из стеклоблоков поднимался автомобиль с зажженными фарами. Потом он завернул в гараж, фары потухли, и в долине стало как будто темней.

Было очень тихо и прохладно. Оркестр играл где-то под ногами. Музыка звучала приглушенно, и мелодию нельзя было разобрать.

В открытую дверь за моей спиной вошла Линда Конкист и остановилась, глядя на меня холодными ясными глазами.

Она была похожа на свою фотографию – и не похожа. Я увидел широкий холодный рот, широко расставленные прохладные глаза, темные волосы, разделенные посередине на прямой пробор. На ней был белый плащ с поднятым воротником; руки она держала в карманах плаща, во рту у нее была сигарета.

Она казалась старше, чем на фотографии; взгляд жестче, и губы давно разучились улыбаться. То есть они, вероятно, улыбались заученно, когда она выходила на сцену, но в другое время были плотно сжаты.

Она прошла к столу и некоторое время стояла неподвижно с опущенными глазами, словно пересчитывая медные безделушки на нем. Потом увидела стеклянный графин, плеснула из него в стакан и опрокинула его содержимое в рот быстрым коротким движением кисти.