Рэймонд Чандлер - Высокое окно

Он смолк. Губы его приоткрылись, грубая веснушчатая рука держала сигару у самого рта, бледно-голубые глаза полицейского были полны неотчетливого удовлетворения.

– Ладно, – сказал я. – Если уж Хенчу так приспичило признаться, все это не имеет никакого значения. Он будет писать апелляцию?

– Конечно. Полагаю, Палермо поможет ему смягчить формулировку обвинения. Естественно, я не могу быть в этом абсолютно уверен.

– А зачем вообще Палермо помогать ему?

– Он вроде бы симпатизирует парню. А Палермо не из тех, с кем можно конфликтовать.

– Ясно. – Я встал. Спрэнглер искоса взглянул на меня блестящими глазами. – А что девушка?

– Не говорит ни слова. Очень сообразительна. Мы ничего не можем с ней поделать. Мелко суетимся вокруг. Не пинать же ее ногами? Какова бы ни была твоя работа – это твоя работа. Усек?

– И девушка эта – высокая блондинка, – сказал я. – Не первой свежести, но все-таки высокая блондинка.

– Черт, я как-то об этом не подумал, – сказал Бриз.

Он обдумал мои слова и потряс головой.

– Нет, ничего похожего, Марлоу. Не тот класс.

– Помыть ее да протрезвить – и неизвестно еще, что получится, – сказал я. – Класс – это качество, которое легко растворяется в алкоголе. Я вам не нужен больше?

– Вроде нет. – Бриз нацелил сигару мне в глаз. – Не то чтобы я не хочу услышать твою историю. Но не думаю, что в данных обстоятельствах имею полное право настаивать на ней.

– Очень порядочно с вашей стороны, – сказал я. – И с вашей тоже, Спрэнглер. Много радости и счастья в жизни вам обоим.

Они смотрели мне вслед с чуть вытянутыми физиономиями.

Я спустился в просторный мраморный вестибюль, вышел и вывел машину со служебной стоянки.

Мистер Пьетро Палермо сидел в комнате, которая выглядела бы в точности как викторианский салон, если бы не шведское бюро красного дерева, священный триптих в золотой рамке и большое распятие из слоновой кости и черного дерева. Кроме того, там находилась полукруглая софа и кресла с резной отделкой красного дерева и кружевными салфеточками на спинках, а также часы из золоченой бронзы на серо-зеленой мраморной каминной полке; другие часы – стоячие – лениво тикали в углу; несколько восковых цветков под прозрачным куполом украшали овальный мраморный стол с изящными резными ножками. На полу лежал толстый ковер в мелкий нежный цветочек. Здесь был даже стеклянный шкафчик для безделушек – и в нем много чашечек из прекрасного фарфора, крохотные статуэтки из стекла и фаянса и всякая всячина из слоновой кости и древесины красных пород, разрисованные блюдца, старинный набор солонок в виде лебедей и прочая подобная ерунда.

На окнах висели длинные кружевные занавеси, но помещение выходило на юг, и поэтому было ярко освещено. Отсюда были видны окна квартиры, где убили Джорджа Ансона Филлипса. Залитая солнцем улица была безмолвна.

Высокий смуглый итальянец с красивой головой и волосами серо-стального цвета прочел мою карточку и сказал:

– Через двадцать минут я иметь важное дело. Что вы хотите, мистер Марлоу?

– Я тот самый человек, кто вчера обнаружил труп в доме напротив. Убитый был моим другом.

Он спокойно посмотрел на меня холодными черными глазами.

– Этта не то, что вы говорить Люк.

– Люк?

– Мой управляющий этот дом.

– Я не разговариваю с незнакомыми людьми.

– Этта хорошо. Вы разговаривать со мной, а?

– Вы человек с положением, видный человек. С вами я могу говорить. Вчера вы видели меня и описали полиции. Они сказали, очень точно.

– Si. Я много вижу, – бесстрастно подтвердил он.

– Вы вчера видели, как из дома выходила высокая блондинка.

Он внимательно рассматривал меня.

– Нет вчера. Два-три дня назад. Я сказать полиции «вчера». – Он щелкнул длинными смуглыми пальцами. – Полицейские, фи!

– А вчера вы видели каких-нибудь незнакомых людей, мистер Палермо?

– Есть задний вход-выход, – сказал он. – И лестница с второй этаж. – Он посмотрел на наручные часы.

– Значит, ничего. Вы видели Хенча сегодня утром.

Он поднял глаза и лениво смерил меня взглядом.

– Полицейские сказать вам это, да?

– Они сказали, что вы заставили Хенча признаться, что он ваш друг. Насколько близкий, они, конечно, не знают.

– Хенч признаться, да? – Он улыбнулся неожиданно ослепительной улыбкой.

– Только Хенч не убивал, – сказал я.

– Нет?

– Нет.

– Этта интересно. Продолжайте, мистер Марлоу.

– Это признание – вздор. Вы заставили его это сделать по какой-то личной причине.

Он поднялся, подошел к двери и позвал:

– Тони!

Потом снова сел. В комнату вошел короткий плотный итальянец. Он смерил меня взглядом и уселся на стул у стены.

– Тони, этта мистер Марлоу. Посмотри, возьми карточка.

Тони подошел, взял карточку и вернулся на место.

– Ты смотреть на этот человек очень хорошо, Тони. Не забыть его, да?

– Можете положиться на меня, мистер Палермо, – сказал Тони.

– Был друг для вам, да? Хороший друг, да?

– Да.

– Этта плохо. Да. Этта плохо. Я говорить вам что-то. Друг этта друг. Но вы не говорить никому больше. Не проклятой полиции, да?

– Да.

– Этта обещание, мистер Марлоу. Этта что-то, чего нельзя забыть. Вы не забыть?

– Не забуду.

– Этот Тони, он не забыть вас. Ясно?

– Я даю вам слово. Все, что вы мне скажете, останется между нами.

– Прекрасно, о'кей. Я из большая семья. Много сестры и братья. Один брат очень плохой. Почти такой же плохой, как Тони.

Тони ухмыльнулся.

– О'кей, этот брат жить очень тихо. В доме напротив. О'кей, дом полон полиция. Совсем нехорошо. Задавать слишком много вопросов. Совсем нехорошо для этот плохой брат. Вам ясно?

– Да. Ясно.

– О'кей. Этот Хенч нехорош, но бедняга, пьяница, работы нет. Не платить за квартиру, но я имею много денег. Так я говорить: «Слушай, Хенч, ты делать признание. Ты больной человек. Две-три неделя больной. Пойдешь в суд. Я дать адвокат для тебя. Ты говорить: „Какое, к черту, признание? Я был совсем пьяный“ – проклятых полицейских обманем. Суд тебя освобождать, и я о тебе заботиться. О'кей?» Хенч говорит: «О'кей» – и делать признание. Этта все.

– А через пару недель плохой брат будет далеко отсюда, след совсем остынет, и полицейские, скорей всего, напишут, что убийство Филлипса осталось нераскрытым, так?

– Si, – он снова улыбнулся. Ослепительная теплая улыбка, завораживающая, как поцелуй смерти.

– Это поможет Хенчу, мистер Палермо, – сказал я. – Но это совсем не поможет мне в поисках убийцы друга.

Он покачал головой и снова посмотрел на часы. Я встал. И Тони тоже. Он не собирался предпринимать ничего такого, но стоять всегда удобней: для быстрой реакции.

– Ребятки, – сказал я, – с вами так хлопотно, потому что вы делаете тайну из ничего. Вы должны произносить пароль, прежде чем откусить кусок хлеба. Если я пойду в управление и перескажу все, что вы мне здесь поведали, мне рассмеются в лицо. И я рассмеюсь вместе с ними.