Пьер Бомарше - Севильский Цырюльник Или Тщетная Предосторожность

Розина. Кто же, кроме вас, сударь, может сюда войти?

Бартоло. По мне, лучше излишняя предосторожность, чем упущение. Кругом все народ предприимчивый, дерзкий… Не далее как сегодня утром кто-то ухитрился подобрать вашу песенку, пока я шел ее искать. О, я…

Розина. Вольно же вам всякому пустяку придавать значение! Бумажку мог унести ветер… В конце концов любой прохожий!

Бартоло. Ветер, любой прохожий!… На свете, сударыня. не бывает ни ветра, ни любого прохожего – всегда кто-нибудь торчит нарочно, чтобы подобрать бумажку, которую женщина роняет якобы нечаянно.

Розина. Якобы нечаянно, сударь?

Бартоло. Да, сударыня, якобы нечаянно.

Розина (в сторону) . О, старый черт!

Бартоло. Но больше этого не случится: я велю наглухо заделать решетку.

Розина. Уж лучше совсем замуруйте окна, между тюрьмой и казематом разница невелика!

Бартоло. Что касается окон, выходящих на улицу, то это было бы совсем не так глупо… По крайней мере цырюльник к вам не заходил?

Розина. Он вам тоже внушает опасения?

Бартоло. Как и всякий другой.

Розина. Как это красиво с вашей стороны!

Бартоло. Попробуйте только доверять всем и каждому – и скоро у вас в доме ваша верная жена станет вас обманывать, ваши верные друзья будут стараться отбить ее, а ваши верные слуги будут им помогать.

Розина. Неужели же вы не допускаете, что строгие правила уберегут женщину от обольщений господина Фигаро?

Бартоло. В женских причудах сам черт ничего не поймет! Видал я этих добродетельных женщин с правилами!

Розина (вспылив) . Позвольте, сударь, если для того, чтобы нам понравиться, достаточно быть мужчиной, почему же вы мне так не нравитесь?

Бартоло (растерянно) . Почему?… Почему?… Вы не отвечаете на мой вопрос о цырюльнике.

Розина (вне себя) . Ну, так знайте же, что этот мужчина приходил ко мне, я его видела, я с ним говорила. Не скрою от вас и того, что он произвел на меня очень приятное впечатление. Можете теперь хоть лопнуть с досады! (Уходит.)

Бартолоодин.

Ах, они жиды, ах, они собаки, а не слуги! Весна! Начеку! Начеку, будь ты проклят!

Бартоло, Начеку.

Начеку (входит заспанный и зевает) . А-а, а-а, а-а…

Бартоло. Где ты был, сонная тетеря, когда сюда приходил цырюльник?

Начеку. Я, сударь… а-а, а-а, а-а…

Бартоло. Наверно, обделывал свои делишки? Что ж, ты так и не видел цырюльника?

Начеку. Как же не видел, он мне еще сказал, что я совсем болен. И, верно, так оно и есть, потому как у меня во всем теле началась ломота, едва объявил он, что я за-ахвора-ал…А-а, а-а…

Бартоло (передразнивает его) . За-ахвора-ал!… А где же этот проказник Весна? Без моего предписания напичкать малого лекарством! Тут что-то нечисто.

Те жеи Веснавходит, по-стариковски опираясь на палку, имеющую вид костыля, и несколько раз подряд чихает.

Начеку (по прежнему зевая) . Весна, что с тобой?

Бартоло. Прочихаешься в воскресенье.

Весна. Вот уж больше пятидесяти… пятидесяти раз… в минуту! (Чихает.) Сил моих нет.

Бартоло. Что же это такое? Я вас обоих спрашиваю, не приходил ли кто-нибудь к Розине, и вы мне не говорите, что цырюльник…

Начеку (продолжая зевать) . Да разве господин Фигаро – «кто-нибудь»? А-а, а-а…

Бартоло. Бьюсь об заклад, что этот плут с ним в заговоре.

Начеку (зевает) . Я… в заговоре!

Весна (чихает) . Да что вы, сударь, где же… где же справедливость?

Бартоло. Справедливость! Это вы между собой, холопы, толкуйте о справедливости! А я – ваш хозяин, следовательно я всегда прав.

Весна (чихая) . Ну, а если это все-таки правильно?…

Бартоло. Если правильно! Если я не хочу, чтобы это было правильно, так я настою на том, что это не правильно. Попробуй только признать, что эти нахалы правы, – посмотрим, что тогда будет с правительством.

Весна (чихая) . Когда так, пожалуйте расчет. Проклятая служба, ни минуты покоя!

Начеку (плача) . С честным бедняком обращаются, как с последним негодяем.

Бартоло. Ну, так убирайся отсюда вон, честный бедняк! (Передразнивает их.) Апчхи, а-а! Один чихает мне в нос, другой зевает.

Весна. Ах, сударь, честное слово, если б не барышня, ни за что бы… ни за что бы не остался у вас в доме. (Уходит чихая.)

Бартоло. Что с ними сделал Фигаро! Я догадываюсь, в чем дело: мошенник хочет вернуть мне свой долг, не уплатив ни гроша…

Бартоло, Дон Базиль, Фигаровремя от времени выглядывает из соседней комнаты и подслушивает.

Бартоло. А, дон Базиль, вы пришли дать урок музыки?

Базиль. Это дело совсем не спешное.

Бартоло. Я был у вас, но не застал.

Базиль. Я ходил по вашим делам. Должен вам сообщить весьма неприятную новость.

Бартоло. Для вас?

Базиль. Нет, для вас. В наш город приехал Граф Альмавива.

Бартоло. Говорите тише. Тот самый, который искал Розину по всему Мадриду?

Базиль. Он живет на главной площади и ежедневно выходит из дому переодетый.

Бартоло. Сомнений нет: это касается непосредственно меня. Что же мне делать?

Базиль. Будь это простой смертный, устранить его ничего бы не стоило.

Бартоло. Да, вооружиться, облечься в доспехи, устроить ему вечерком засаду…

Базиль. Bone Deus[ 6]. И попасть в затруднительное положение! Нет, втянуть его самого в какое-нибудь грязное дело – вот это пожалуйста. И, пока заваривается каша, опутать его клеветой – concedo[ 7].

Бартоло. Странный способ отделаться от человека!

Базиль. Клевета, сударь! Вы сами не понимаете, чем собираетесь пренебречь. Я видел честнейших людей, которых клевета почти уничтожила. Поверьте, что нет такой пошлой сплетни, нет такой пакости, нет такой нелепой выдумки, на которую в большом городе не набросились бы бездельники, если только за это приняться с умом, а ведь у нас здесь по этой части такие есть ловкачи!… Сперва чуть слышный шум, едва касающийся земли, будто ласточка перед грозой, pianissimo[ 8], шелестящий, быстролетный, сеющий ядовитые семена. Чей-нибудь рот подхватит семя и, piano[ 9], piano, ловким образом сунет вам в ухо. Зло сделано – оно прорастает, ползет вверх, движется – и, rinforzando[ 10], пошла гулять по свету чертовщина! И вот уже, неведомо отчего, клевета выпрямляется, свистит, раздувается, растет у вас на глазах. Она бросается вперед, ширит полет свой, клубится, окружает со всех сторон, срывает с места, увлекает за собой, сверкает, гремит и, наконец, хвала небесам, превращается во всеобщий крик, в crescendo[ 11] всего общества, в дружный хор ненависти и хулы. Сам черт перед этим не устоит!