Александр Дюма - Изабелла Баварская

Престарелые дамы и рыцари, которые, как пишет Фруассар, боялись физического труда, откупились от герцога; что касается молодых людей, то им объявили, что дело не в деньгах, а что им оказывают большую честь и пусть они готовятся выехать на свои средства, дабы в этом святом деле быть подле их сеньора графа Жана; после этого вторичного обложения герцог получил еще шестьдесят тысяч крон.

Приготовления прошли как нельзя более быстро, к 15 мая все было в полной готовности, граф Жан дал сигнал к выступлению и сам отправился в дорогу. За ним последовало более тысячи рыцарей и дворян, отличавшихся не только знатностью, но и отвагой; среди них были коннетабль Франции граф д'Э, господа Анри и Филипп де Бар, сир де Куси, господин Ги де Ла Тремуй, маршал Франции господин Бусико, Рено де Руа, сеньор де Сенпи и, наконец, Жан Венский. На двадцатый день месяца мая армия вошла в Лотарингию, затем, миновав графства Бар и Бургундию, переправилась через Рейн, сделала остановку в Вюртемберге и достигла Австрии, где ее уже поджидал герцог Австрии, – люди, составлявшие это воинство, были приняты как дорогие гости со всевозможными почестями. Там каждый отправился своим путем, ибо это облегчало поход, сговорившись предварительно о встрече в Буде, в Венгрии.

Между тем в Париже развертывались следующие события: из Англии прибыли послы, чтобы просить для короля Ричарда руки Изабеллы Французской, впрочем, совсем еще юной. Это родство, если б не возраст принцессы, было желательно со всех точек зрения: Ричард был королем Англии и мог стать надежным союзником Франции. Больше того, оно навсегда положило бы конец междоусобице, которая в продолжение четырех столетий изнуряла два народа, родившихся на одной и той же земле, эти две ветви одного ствола; порознь они были слабы, вместе – могли бы противостоять любой буре. Итак, вопрос о браке был решен, Изабеллу Французскую нарекли невестой Ричарда Английского, на будущий год он приедет за ней в Кале 17, где Карл Французский отдаст ее ему в жены.

Предписания мэтра Гийома насчет здоровья короля исполнялись неукоснительно, особенно когда речь шла о развлечениях. Дня не проходило, чтобы не совершалась прогулка верхом, не давался обед в Лувре или во дворце, а каждый вечер во дворце Сень-Поль устраивались танцы; приближенные изощрялись в хитроумных выдумках, лишь бы угодить королю, и самые невероятные из них тот особенно приветствовал. Что касается Одетты, то она, скромная, всегда печальная, и так держалась вдали от увеселений, а тут обнаружилось, что ее ждет святое материнство.

Король любил ее глубокой, полной признательности любовью, на которую способны лишь возвышенные натуры; он ежедневно находил час, чтобы провести его в обществе своей милой врачевательницы, и среди празднеств, которые заканчивались ночью и возобновлялись вечером, этот час был самым ярким в его жизни.

Мы подвинули наш рассказ к тому месту, когда шевалье Вермандуа, из свиты короля, задумал жениться на немке – приближенной королевы. Высокие покровители молодых, поразмыслив, решили сочетать их браком во дворце Сен-Поль, и тут со всех сторон посыпались предложения, как сделать празднество приятным и радостным, таким, какого еще не бывало. Предполагалось, что будет устроен костюмированный бал, и король склонял Одетту принять участие в бале, но она решительно отказалась, сославшись на слабость и предвидя возможную опасность для ее положения.

Приближался день свадьбы, все втихомолку готовились к празднеству, помышляя лишь об одном: чем бы поразить собрание. Бал открылся кадрилью, маски были обычные; но в одиннадцать часов послышались крики: «Расступись!», пиковый и бубновый валеты, одетые в соответствующие костюмы, с алебардами в руках, встали по обе стороны двери, и дверь почти тотчас же отворилась, пропустив игру в пикет; короли шествовали друг за другом в порядке старшинства: первым шел Давид, за ним – Александр, далее – Цезарь и, наконец, – Карл Великий. Каждый подавал руку даме своей масти, за которой тянулся шлейф, поддерживаемый рабом. Первый раб был наряжен как для игры в мяч, второй – в бильярд, третий изображал шахматы, четвертый – игру в кости. Далее следовали, составляя штат королевского двора, десять тузов, одетых гвардейскими капитанами и возглавлявших каждый девять карт. Кортеж замыкали трефовый и червовый валеты; они затворили двери, дав таким образом понять, что все в сборе. Тотчас дали сигнал к танцам, и короли, дамы и валеты составили кружки по три – по четыре одинаковых фигуры, – это привело всех в неописуемый восторг, затем красные масти встали с одной стороны, черные с другой – и игра завершилась общим контрдансом, где смешались все масти и люди разных полов, возрастов и рангов.

Еще не смолкло веселье, вызванное выдумкой, которую все нашли весьма забавной, как в соседней зале раздался чей-то голос, на варварском французском языке потребовавший, чтобы ему указали, где вход. Все решили, что это новая маскарадная затея, и выразили готовность поддержать ее. И вправду, тот, кто требовал указать ему вход, был вождь дикого племени, тянувший за веревку пятерых своих подданных, привязанных друг к другу и облаченных в белые балахоны, на которые с помощью смолы были наклеены нити, выкрашенные в цвет волос, – создавалось впечатление, что мужчины наги и волосаты, как сатиры. Дамы вскрикнули и отпрянули назад, а в середине залы образовался круг, где и принялись отплясывать свой дикий танец вновь прибывшие. Через несколько секунд дамы осмелели до того, что приблизились к дикарям, только герцогиня Беррийская одиноко стояла в уголке. Главарь дикарей, чтобы попугать бедняжку, устремился прямо к ней. Вдруг раздались громкие крики: герцог Орлеанский неосторожно приблизил факел к одному из дикарей, и все пятеро тотчас оказались объятыми пламенем. Один из них бросился к дверям, другой же, не помышляя о собственном спасении, забыв о боли, кинул в залу потрясшие всех слова:

– Спасайте короля! Небом заклинаю, спасайте короля!

Тогда герцогиня Беррийская, решив, что подошедший к ней вождь дикарей не кто иной, как сам Карл, обхватила его обеими руками, но он рвался к своим товарищам, хотя ничем не мог им помочь и ему грозила опасность сгореть вместе с ними; однако герцогиня крепко держала его и звала на помощь. Отовсюду неслись крики отчаяния, и все тот же голос тревожно взывал:

– Спасайте короля! Спасите короля!

Четверо охваченных огнем мужчин являли собой ужасное зрелище. Никто не пытался приблизиться к ним: смола горячим потоком сочилась из них и капала на пол, они рвали на себе одежду – эту тунику Нееса – и вместе с тряпьем вырывали куски живого мяса; жалость и ужас брал, говорит Фруассар, слышать вопли и смотреть на тех, кто находился в полночный час в этой зале; двое из четверых, уже мертвые, распростерлись на полу – один был герцог Жуани, другой – сир Эмери де Пуатье, а двух других унесли обгоревшими в их особняки, то были мессир Анри де Гизак и побочный сын де Фуа, у него еще достало сил, не думая о своих муках, слабеющим голосом сказать: