Александр Дюма - Сальватор. Том 2

Читатели знают, что ванврский филантроп отнюдь не являл собой образец благодарности.

Он бросил лошадь, не расседлывая и не думая, что станется с трупом, хотя, по всей вероятности, животное должны были обнаружить лишь на следующее утро, так как оно пало у дома, а не на дороге. Г-н Жерар торопливо отпер дверь, еще быстрее запер ее за собой на два замка и три задвижки, взбежал на второй этаж, вынес из кабинета, где хранилась обувь, огромный кожаный чемодан, затащил его в спальню и зажег свечу.

Там он немного передохнул… Сердце у него стучало так, что ему показалось: вот-вот оно разорвется. Он постоял, прижав руку к груди и пытаясь справиться с сердцебиением. Когда дыхание стало ровнее, он занялся подготовкой к отъезду, или, как говорят, стал укладывать чемодан.

Если бы кто-нибудь тайком понаблюдал в это время за г-ном Жераром, у него не осталось бы сомнений в том, что перед ним преступник: достаточно было увидеть, как бездумно он занимался делом, требующим обыкновенно сосредоточенности Г-н Жерар бросал на дно огромного чемодана белье, верхнюю одежду из зеркального шкафа и ящиков комода, валил в одну кучу чулки и воротнички, рубашки и жилеты, засовывал сапоги в карманы фрака, а туфли – в рукава редингота.

Он вздрагивал при малейшем шуме и останавливался, чтобы смахнуть рубашкой или полотенцем пот, кативший с бледного лица.

Когда пришло время запирать чемодан, тот оказался настолько забит, что г-н Жерар не смог закрыть крышку; он налег на нее всем телом, но безуспешно. Тогда он наугад выбросил из чемодана охапку и наконец закрыл его.

Затем он отпер секретер, достал из ящика бумажник, в котором было на два, не то три миллиона ценных бумаг в английских и австрийских банках; он нарочно для такого случая держал эти бумаги наготове.

Он снял пару двуствольных пистолетов, висевших в изголовье его кровати, бегом спустился по лестнице, побежал в конюшни, сам заложил в коляску пару лошадей. Он рассчитывал доехать в ней до Сен-Клу, там нанять почтовый экипаж, поручить хозяину заботу о собственных лошадях до своего возвращения и ехать в Бельгию.

Через двадцать часов, платя форейторам двойные прогонные, он пересечет границу.

Когда коляска была готова, он сунул пистолеты в карман дверцы, распахнул ворота, чтобы лишний раз не спускаться с козел, и поднялся в дом за вещами.

Чемодан оказался неподъемным. Г-н Жерар попытался взвалить его на плечо, но понял, что это бесполезно.

Он решил дотащить его до кареты волоком.

Но в ту минуту, как он наклонился, чтобы схватить его за кожаную ручку, со стороны лестницы ему послышался едва уловимый шум, похожий на шелест одежды. Он в ужасе обернулся.

В темном дверном проеме возник белый силуэт. Дверь напоминала нишу, белая фигура – статую. Что означало это видение?

Кто бы это ни был, г-н Жерар отступил.

Призрак с трудом оторвал ноги от земли и сделал два шага вперед.

Если бы не омерзительная и невыразительная физиономия убийцы, можно было подумать, что вы присутствуете на представлении «Дон-Жуана» в тот момент, как командор, шагая по плитам пиршественной залы, заставляет отступать перед собой испуганного гостя.

– Кто здесь? – спросил наконец г-н Жерар, стуча зубами от страха.

– Я! – отозвался призрак глухим голосом, словно поднимавшимся из преисподней.

– Вы? – переспросил г-н Жерар, вытянув шею и пристально вглядываясь; он безуспешно пытался разглядеть вновь прибывшего: от страха ему словно упала на глаза пелена. – Кто вы?

Призрак ничего не ответил и сделал еще два шага вперед.

Он очутился в круге света, отбрасываемого свечой, и опустил капюшон.

Пришелец и в самом деле походил на привидение невероятной худобой и смертельной бледностью.

– Монах! – вскричал убийца тем же голосом, каким он сказал бы: «Я погиб!»

– Наконец-то вы меня узнали! – молвил аббат Доминик.

– Да… да… да… Я вас узнаю! – пролепетал г-н Жерар.

Потом он обратил внимание на видимую слабость монаха, подумал о том, какую скромную и благую миссию ему надлежит исполнить на земле, и чуть смелее продолжал:

– Что вам от меня угодно?

– Я сейчас все объясню, – тихо проговорил монах.

– Не сейчас! – остановил его г-н Жерар. – Завтра… послезавтра.

– Почему не теперь же?

– Я на день уезжаю из Парижа, я очень спешу и не могу отложить свой отъезд ни на минуту.

– Вам все-таки придется меня выслушать, – твердо вымолвил монах.

– В другой раз, не сегодня, не сейчас.

Господин Жерар взялся за чемодан. Он сделал два шага к двери и потянул его за собой.

Монах отступил, загородив собой дверь.

– Вы не пройдете! – сказал он.

– Пустите! – взвыл убийца.

– Нет! – спокойно, но твердо возразил монах.

Господин Жерар понял, что между ним и призраком должно произойти нечто страшное. Он бросил взгляд на то место, где обычно висели пистолеты. Но только что он сам их снял и отнес в коляску.

Он огляделся в поисках хоть какого-нибудь оружия.

Ничего.

Он судорожно порылся в карманах, надеясь обнаружить нож.

Нет!

– А-а! Ну да! Вы хотите меня убить, как убили своего племянника! – сказал монах. – Но даже если бы у вас в руках оказалось сейчас оружие, вам меня не убить. Господу угодно, чтобы я жил!

При виде его уверенного лица, слыша его торжественный голос, г-н Жерар почувствовал, как им снова овладевает ужас.

– Не угодно ли вам все-таки выслушать меня? – продолжал монах.

– Говорите! – скрипнул зубами г-н Жерар.

– Я пришел в последний раз, – печально молвил монах, – просить вашего разрешения обнародовать вашу исповедь.

– Вы же требуете моей смерти! Это все равно что отвести меня за руку на эшафот. Никогда! Никогда!

– Нет, я не требую вашей смерти. Если я получу ваше разрешение, освобождающее меня от клятвы хранить молчание, я не стану мешать вашему отъезду.

– Ну да! А как только я ступлю за порог, вы на меня донесете, сообщите обо мне по телеграфу, и через десять лье отсюда я буду арестован… Никогда, никогда!

– Даю вам слово, сударь, – а вы знаете, какой я раб своего слова, – что я воспользуюсь этим разрешением завтра не раньше полудня.

– Нет, нет, нет! – повторил г-н Жерар, находя удовольствие в жестокости своего отказа.

– Завтра в полдень вы уже будете за пределами Франции.

– А если вы добьетесь моей выдачи?

– Я не стану этого делать. Я миролюбивый человек, сударь.

Я прошу, чтобы преступник раскаялся, а вовсе не требую его наказания. Я не вашей смерти хочу, а того, чтобы остался в живых мой отец.

– Никогда! Никогда! – завопил убийца.

– Это невыносимо! – проговорил аббат Доминик, словно разговаривая сам с собой. – Вы меня не слышите? Не понимаете моих слов? Не видите, как я страдаю? Не знаете, что я прошел восемьсот лье пешком, побывал в Риме, добивался от его святейшества разрешения обнародовать вашу исповедь и… и не получил такого разрешения?