Александр Дюма - Джузеппе Бальзамо (Записки врача). Том 2

– Ну и что же, это некрасиво?

– Это неестественно.

– Полюбуйтесь на эту девочку, обожающую природу! – проговорил король скорее добродушно, нежели весело. – Посмотрим, что вы сделаете из моего Трианона.

– Тут будут реки, каскады, мосты, гроты, скалы, леса, лощины, домики, горы, прерии.

– Это все для кукол, наверное? – спросил король.

– Нет, сир, для королей – таких, какими нам суждено стать, – возразила принцесса, не замечая выступившей на щеках короля краски, как не заметила она и того, что сама себе предсказывала страшное будущее.

– Итак, вы собираетесь перевернуть все вверх дном,. Однако что же вы будете строить?

– Я сохраню все, что было прежде.

– Хорошо еще, что вы не собираетесь населить эти леса и реки индейцами, эскимосами и гренландцами. Они вели бы здесь естественный образ жизни, и господин Руссо называл бы их детьми природы… Сделайте это, дочь моя, и вас станут обожать энциклопедисты.

– Сир, мои слуги замерзли бы в этом помещении.

– Где же вы их поселите, если собираетесь все разломать? Ведь не во дворце же: там едва хватит места вам двоим.

– Я оставлю службы в нынешнем виде.

Принцесса указала на окна описанного нами коридора.

– Кого я там вижу? – спросил король, загораживаясь рукой от солнца.

– Какая-то женщина, сир, – отвечал де Шуазель.

– Эту девушку я принимаю к себе на службу, – пояснила принцесса.

– Мадмуазель де Таверне, – заметил Шуазель, пристально взглянув на окно.

– А-а, так у вас здесь живут Таверне?

– Только мадмуазель де Таверне, сир.

– Очаровательная девушка. Чем она занимается?

– Она моя чтица.

– Прекрасно! – воскликнул король, не сводя глаз с зарешеченного окна, у которого с невинным видом стояла мадмуазель де Таверне, не подозревая о том, что на нее смотрят. Она была еще бледна после болезни.

– До чего бледненькая! – заметил де Шуазель.

– Ее чуть было не задавили тридцать первого мая, ваша светлость.

– Неужели? Бедная девочка! – проговорил король. – Биньон заслужил ее неудовольствие.

– Она вам нравится? – с живостью спросил де Шуазель.

– Да, ваша светлость.

– Ну вот, она уходит, – заметил король.

– Должно быть, она узнала ваше величество: она очень застенчива.

– Давно она у вас?

– Со вчерашнего дня, сир; переезжая, я пригласила ее к себе.

– Печальное жилище для хорошенькой девушки, – продолжал Людовик XV. – Этот чертов Габриель не подумал о том, что деревья вырастут и скроют дом от служб: теперь ничего нельзя разобрать.

– Да нет, сир, уверяю вас, что дом вполне подходит для жилья.

– Этого не может быть, – возразил Людовик XV.

– Не желает ли ваше величество сам в этом убедиться? – предложила принцесса, ревниво следившая за тем, чтобы ее дому отдавали должное.

– Хорошо. Вы пойдете, Шуазель?

– Сир, сейчас два часа. В половине третьего у меня совет в Парламенте. Я едва успею вернуться в Версаль…

– Ну хорошо, идите, герцог, идите и хорошенько тряхните этих англичан. Принцесса! Покажите мне комнаты, прошу вас! Я обожаю интерьеры!

– Прошу вас сопровождать нас, господин Мик, – обратилась принцесса к архитектору, – у вас будет случай услышать мнение его величества, который так хорошо во всем разбирается.

Король пошел вперед, принцесса последовала за ним.

Они поднялись на невысокую паперть часовни, оставив в стороне проход во двор.

По левую руку у них осталась дверь в часовню, с другой стороны прямая строгая лестница вела в коридор дворца.

– Кто здесь проживает? – спросил Людовик XV.

– Пока никто, сир.

– Взгляните: в первой двери – ключ.

– Да, вы правы: мадмуазель де Таверне перевозит сегодня вещи и переезжает.

– Сюда? – спросил король, указав на дверь.

– Да, сир.

– Так она у себя? В таком случае, не пойдем.

– Сир, она только что вышла, я видела ее под навесом, во внутреннем дворике.

– Тогда покажите мне ее жилище.

– Как вам будет угодно, – отвечала принцесса. Проведя короля через переднюю и два кабинета, она ввела его в комнату.

В комнате уже было расставлено кое-что из мебели, книги, клавесин. Внимание короля привлек огромный букет великолепных цветов, который мадмуазель де Таверне успела поставить в японскую вазу.

– Какие красивые цветы! – заметил король. – А вы собираетесь изменить сад… Кто же снабжает ваших людей такими цветами? Почему бы не оставить их для вас?

– Да, в самом деле, прекрасный букет!

– Садовник благоволит к мадмуазель де Таверне… Кто у вас садовник?

– Не знаю, сир. Этими вопросами ведает господин де Жюсье.

Король обвел комнату любопытным взглядом, выглянул наружу, во двор, и вышел.

Его величество отправился через парк в Большой Трианон. Около входа его ждали лошади: после обеда он собирался отправиться в карете на охоту и пробыть там с трех до шести часов вечера.

Дофин по-прежнему измерял высоту солнца.

Пока его величество прогуливался в саду Трианона в ожидании охоты, а заодно и, не теряя времени даром, старался успокоить де Шуазеля, Люсьенн превратился в место сбора испуганных заговорщиков, слетавшихся к графине Дю Барри подобно птицам, учуявшим порох охотника.

Обменявшись продолжительными взглядами, в которых сквозило нескрываемое раздражение, Жан и маршал де Ришелье вспорхнули первыми.

За ними последовали рядовые фавориты, привлеченные немилостью, в которую едва не впали Шуазели; однако, напуганные возвращенной ему королевской милостью и лишенные поддержки министра, они все же возвращались в Люсьенн, чтобы посмотреть, довольно ли еще крепко дерево и можно ли за него уцепиться, как раньше.

Утомленная своими дипломатическими ухищрениями и лаврами обманчивого триумфа, графиня Дю Барри отдыхала после обеда. Вдруг раздался страшный грохот, и во двор, словно ураган, влетела карета Ришелье.

– Хозяйка Дю Барри спит, – невозмутимо проговорил Замор.

Жан с такой силой отшвырнул его ногой, что дворецкий в расшитом костюме покатился по ковру.

Замор пронзительно, закричал.

Прибежала Шон.

– Как вам не стыдно обижать мальчика, грубиян! – воскликнула она.

– Я и вас вышвырну вон, если вы немедленно не разбудите графиню! – пригрозил он.

Но графиню не нужно было будить: услыхав крик Замора и громовые раскаты голоса Жана, она почувствовала неладное и, накинув пеньюар, бросилась в приемную.

– Что случилось? – спросила она, с ужасом глядя на то, как Жан развалился на софе, чтобы прийти в себя от раздражения, а маршал даже не притронулся к ее руке.

– Дело в том.., в том., черт подери! Дело в том, что Шуазель остался на своем месте.

– Как?!

– Да, и сидит на нем тверже, чем когда бы то ни было, тысяча чертей!