Анатолий Гончаров - Голые короли

Он полагал, что нанес Сталину удар, который тот не в состоянии будет парировать. Но удар в спину нанесли ему самому. Видные американские публицисты и писатели дружно заявили: «Мы привыкли смотреть на Советский Союз как на наше единственное утешение в том, что касается антисемитизма. Непростительно, что Троцкий бросает такие обвинения в адрес Сталина».

Он был политиком и прекрасно сознавал, что подобные перемены в общественном мнении не возникают сами по себе, а являются публичными отголосками чьих-то принципиальных решений. Кажется, в тот момент его даже не слишком встревожило известие, что Зборовский, ближайший сотрудник и друг Льва Седова, помогавший выпускать «Бюллетень оппозиции», оказался агентом НКВД.

Троцкий верил и не верил, трудно размышляя о том, чего страшился: не бросить ли все и чертовой матери, озаботившись единственно спасением сына? Ведь именно Зборовского наивный и доверчивый Лева готовил к исторической роли убийцы Сталина.

16 февраля 1938 года пришло сообщение о скоропостижной смерти Льва Седова в Париже. После этого Троцкий окончательно расстался с Фридой Кало и больше уже ни на один день не покидал Наталью Седову. Чувствовал себя скверно, подолгу болел и зачастую с трудом поднимался с постели кормить кроликов. Их он теперь кормил сам, испытывая какое-то неизъяснимое удовольствие. Здесь он стоял на самом высоком месте, и у него совсем не кружилась голова: «Я птица, которая летает стоя...» Кролики - эти маленькие, пушистые комочки жизни, лишенной смысла... Наверно, Фрида права: когда отнимают смысл у жизни, ты ждешь ухода и надеешься, что никогда больше не вернешься. А зачем тогда все это было?..

Трудно сказать, догадывался ли он перед смертью о том, что судьба его была решена тем же кланом, который в 1917 году провожал его из Нью-Йорка на родину, сердечно напутствуя и желая всяческих успехов «новому предприятию в России». Троцкий оправдал и большие расходы, и великие надежды, однако время опять критически изменило ситуацию. Клан в очередной раз поменял ставки в игре и сдал Сталину «пятую колонну» троцкистов в России, оставив ее живой символ в качестве контрольного пакета акций. По завершении в Москве громких процессов над троцкистами настал черед и самого Троцкого.

Сталинскому чекисту Науму Эйтингону и его агенту Рамону Меркадеру помогли подобраться к неприступному дому в пригороде Мехико и поставить кричащую точку в жизни и судьбе «перманентного революционера». Рамон Меркадер за свой не слишком удачный удар ледорубом удостоился звания Героя Советского Союза. После двадцати лет заключения в мексиканской тюрьме приехал в Москву, где и умер в 1973 году. Похоронен на Кунцевском кладбище под именем Рамона Ивановича Лопеса.

Большинство известных фотографий Троцкого запечатлели его на фоне митинговой толпы. Он знал, чем увлечь ее: «Советская власть уничтожит окопную страду. Она даст землю и уврачует внутреннюю разруху. Советская власть отдаст все, что есть в стране, бедноте и окопникам. У тебя, буржуй, две шубы -отдай одну солдату. У тебя есть теплые сапоги? Посиди дома. Твои сапоги нужны рабочему...»

Профессор права Собчак тоже способен был угадывать настроения и чувства толпы: «Заказали вы жизнь красивую, вот и выполнен ваш заказ». Он твердо усвоил известную формулу, согласно которой революции замышляют гении, осуществляют фанатики, а пользуются ее плодами проходимцы. Понимал, однако, что формула эта лжива: одни подонки общества революцию замышляют, другие используют результат. Сама же революция есть достижение хаоса и разрушения, поэтому - бесплодна.

Если не считать того, что она порождает диктаторов.

2-5 августа 2012 года

Троцкий в начале двадцатого века - это Собчак в конце его. «Любимец демократии» сменил на митинговой трибуне «любовника революции». Свято место пусто не бывает, это верно. Верно также и то, что чаще всего место перестает быть святым. А было ли оно таковым у Троцкого? Это для кого как. В «Золотую книгу Возрождения» Лейба Бронштейн-Троцкий, сын Давидов, вписан одним из первых, что означало высшую степень национальной благодарности и признания огромных заслуг перед неким народом и неким государством. Почему не перед Россией? Ведь того государства еще в помине не было, когда Лев Троцкий посвятил себя великому делу революции в России. С другой стороны, что такое отдельно взятая Россия, если речь шла о любовных отношениях Агасфера и мировой революцией? Не лыком шитое имя Анатолия Собчака тоже вписано кое-куда. Например, в стенограммы съезда народных депутатов, где он блистал красноречием ради самого красноречия. В агентурную картотеку ЦРУ, где значился под кодовым псевдонимом «Цапля». В расшифровку телефонных переговоров Людмилы Нарусовой с криминальным авторитетом Мишей Кутаисским - Михаилом Мирилашвили, ныне отбывающим срок за убийство. Наконец, имя его высечено почти золотыми буквами на надгробном памятнике, установленном на престижном Никольском кладбище. Но более всего имя Собчака фигурирует в сотнях томов уголовных дел, которые в разные годы демократии вели следователи МВД, ФСБ и Генпрокуратуры. Трибун и глашатай всяческих либеральных свобод Анатолий Собчак добился возвращения Ленинграду исторического названия Санкт-Петербург, и это стало одним из немногих его дел на посту мэра, не подлежавших рассмотрению с точки зрения уголовного законодательства.

Идея закрытия Мавзолея и цивилизованного захоронения «вождя мирового пролетариата» на Полковом кладбище рядом с матерью и сестрами принадлежит Собчаку. Однажды он ужаснулся тому, сколько средств упускается на сохранение никчемной мумии, и принялся со всех доступных ему трибун призывать к прекращению этого «богопротивного» дела, что позволило бы содержать десятки детских домов. Он был, бесспорно, прав. По, прокукарекав, не стал дожидаться рассвета на Красной площади. Да, в сущности, ему и наплевать было, где именно покоятся культовые мощи. Еще менее волновала несчастная судьба детских домов в России. Ему надо было блеснуть свежестью и радикальностью подхода к решению вопросов «тяжкого наследия коммунистического прошлого». И не столь важно, как отнесутся к этому здесь, важно, чтобы услышали там.

Там услышали и оценили. С тех пор Собчак зачастил в Париж. Впрочем, «частил» он всюду, куда только звали. С удовольствием наезжал в Таллин, где устраивали свои сборища прибалтийские сепаратисты Сависаар, Ландсбергис и прочие, обсуждая, как лучше и быстрее сделать все необходимое, чтобы русским не было места на берегах Балтийского моря. Собчака такие планы не смущали. Он с удовольствием разглагольствовал о «путях разумного разрушения страны», предлагая, в свою очередь, не изгонять русских безоговорочно и безадресно, а создать для них временные резервации, откуда они побегут сами. Ему аплодировали с восторгом. Инструктировали Собчака в Париже. Возвращаясь оттуда, он светился европейским лоском, небрежно поминал Франсуа Миттерана и Жака Ширака, из чего само собой следовало, что принимали питерского градоначальника в Елисейском дворце. Однако принимали его не там, а в прокуренном офисе редакции газеты «Русская мысль», издаваемой бывшим советским диссидентом Александром Гинзбургом на деньги ЦРУ. Как правило, такие поездки осуществлялись под предлогом согласования условий издания его книг, которых там никто не читал и даже не видел.