Далия Трускиновская - Аутсайдеры

Адька-Адлер махнул рукой. Говорить с женщиной о будущем было совершенно бесполезно. Она посылала взамен себя мстительницу - как будто благосостояние и успешная женская судьба девочки на протяжении двух-трех лет могли унизить и уязвить тридцать душ - те тридцать душ, которым она навсегда ничего не простила, первый "вэ", второй "вэ", и так далее…

Он подошел к детям.

Девочка его мало интересовала. Он хотел увидеть себя и услышать свой голос. Он хотел понять - как же теперь спасти себя? Но понимание не приходило.

Этот мальчик все же был другим. К изначально заданным способностям старательно прививали иной характер. Адька-Адлер был один среди взрослых, и у Семена Ильича хватило таланта по капельке, по крошечке извлечь из воспитанника способность к сопротивлению. Немку-Третьего пристегнули к рыжей девочке. Вот и сейчас, видя разборку между тетей Алей и незнакомым парнем, он забился в угол, отгородился девочкой от склоки. И она честно изготовилась его защишать.

Они были сложившимся дуэтом, их и во взрослую жизнь выпустили бы именно дуэтом, понял Адька-Адлер.

Уводить с собой Немку-Третьего было бессмысленно. Адька-Адлер просто не имел достаточно времени, чтобы переделать мальчишку. И не имел права лишать его вот этого скромного душевного комфорта…

Он понял это не своим умом - сработала чужая память, память нескольких поколений слабых духом мужчин, норовивших, сознательно или бессознательно, переложить свои проблемы на кого-то другого. Но он, Адька-Адлер, видел этот выверт памяти и выкинутый ею на поверхность блок информации со стороны. Он уже понял, что нужно разделять себя сделанного от себя изначального, и это вроде стало получаться…

Мальчик молча смотрел на чужого - в черных глазах было настороженное любопытство, рот приоткрылся, а мысли, Адька-Адлер вдруг почувствовал это, так и норовили унестись в неведомые просторы, мыслям было скучно в этой комнате, мысли нуждались в игре - в игре с предметами и числами, свойственными предметам, он уже прошел через это…

- Прости, старик, - неожиданно сказал он мальчику и вышел.

Тогда только дети, переглянувшись, взялись за руки и пошли к тете Але. Она обняла обоих, но ничего им не сказала.

Ей нужно было решить практические вопросы. Если детей придется срочно увозить в Долгое - какие из вещей брать с собой, каким автобусом отправляться, чем их покормить на дорогу.

И, кроме того, следовало принять витамины. Врачи, с которыми она имела дело, привезли какие-то свои хитрые витамины и строго настаивали на их приеме по особой схеме, в зависимости от месяца беременности. В ее удостоверении раэля-производителя был вкладыш с условиями, которые она обязалась выполнять, и беспрекословное подчинение медикам как раз числилось шестым пунктом.

А месяц у нее сейчас был третий.

Пока Адька-Адлер,с выскочив из детской, стоял в коридоре, пытаясь осознать свое новое положение, причем все в нем бунтовало против искаженной логики раэлей, именно против логики, внизу, на кухне, допрос вошел в завершающую фазу.

Вишняков решил разгрести эту помойную кучу до основания - и ему это, кажется. удалось.

- Святое дело - и от врачей деньги иметь, и свой маленький бизнес завести! Если бы мальчик не отказался тебе платить - он что, уже окупил бы свое производство? - жестко спрашивал Вишняков. - Пошла бы чистая прибыль? И производство Немок оказалось рентабельным? Допустим! А производство Алок?

- Она поставила условие, - признался Клоп. - Я должен был с самого начала объяснить ей ситуацию. Иначе она бы спятила. Ребенок, у которого год за пять, - представляешь?

- И ты пошел на поводу у дуры?

- Я предлагал ей деньги. Честное слово, хорошие деньги! Она же за каждую беременность знаешь сколько могла получить? У нас в Матрюховке две девочки как раз новеньких носят - потом, после третьих родов, на эти деньги квартиры в Долгом купят. Она согласилась только на это. Сперва. Я так рассчитался с ней, понимаешь? А потом, когда у нее уже была Алка, с ней стало попроще. Тогда она все-таки подписала контракт…

- Понимаю. А на вопрос ты все-таки не ответил. Почему себя-то не продублировал, мыслитель?

Клоп молчал.

- Хорошо, я скажу. На хрена тебе такой конкурент?

- Ты о чем? - прескверно сыграл непонимание Клоп.

- О мальчике, вроде Адика, с твоим глобальным мышлением. Если такого мальчика воспитать не в советской школе, а по-человески, он же не просто мир перевернет - он же тебя за шкаф задвинет!

- Да нет же! - воскликнул Клоп. - Просто, просто… Он же от силы восемь лет проживет! Ты вспомни, сколько мне! Ну, девять! Десять! Я не мог - это же как ребенок, понимаешь? Вот потом!..

- Жалостливый ты наш. Значит, Немкин и Алкин ребенок пусть живет восемь лет? А потом америкашки новых наваляют? Послушай… - Вишняков весь потянулся к Клопу. - У тебя свои-то дети есть? Ну?

- Есть, наверно, - бодро ответил Клоп. Остатки мужской гордости, подумал Вишняков, тоже мне крутой самец, который разбрасывает свое наследство где попало - берите все, не жалко!

- Ни хрена у тебя нет…

И Вишняков крепко задумался.

Он вспомнил легенды, ходившие про интуицию некого Павла Юрьевича Теменного из Росинвестбанка, про его казавшиеся несуразными решения, которые через две недели, выяснялось, были единственно возможными. И, думая о прибылях банкира, параллельно он вдруг стал вспоминать телефонный номер некого полковника Ермилова, очень простой номер, нарочно выбранный полковником за легкость запоминания. Он не мог не врезаться в память тому, кто звонил Ермилову хоть однажды, но Вишняков именно сейчас не помнил - на три или на четыре двойки он кончается. Тут же встало перед глазами лицо пожилого бухгалтера Миши - неторопливого зануды. И тут же нарисовался счет на чугунную ограду для особняка. А вслед за счетом почему-то - мальчик возле серебристого джипа, лицо вполоборота, отточенная корректность жеста, взгляда, голоса.

Вдруг стало очень жалко Адьку-Адлера. Как бы он здорово вписался в команду! И даже настолько жалко, что…

Нет.

Вербовать Адьку-Адлера не имело смысла. Парень замечательный - но сразу не поддастся, а в этой ситуации месяц - за год. Жаль, жаль… К тому же, именно теперь нельзя было уступать ему Марину. Ради блага самой художницы! Каково ей придется, когда это милое, горячее, нежное и сильное, уже вовсю любимое существо прямо у нее на глазах начнет разрушаться?

Марина - это был аргумент. Это было очень джентльменское оправдание на завтра. Но далее мысль Вишнякова понеслась, понеслась, и он внезапно осознал, что больше никаких оправданий не будет. Ибо мысль стала коммерческой, а, значит, оказалась в пределах математики и вне пределов этики.

Осознание было мгновенным и словесному выражению не поддавалось. Мудрое подсознание протестовало против того, чтобы возникли слова. А у Вишнякова хватало ума следовать подсказкам подсознания. И, опять же, нюх. Нюх торжествовал победу!