Лорен Хендерсон - Мое бурное прошлое

Лайам, кажется, даже не заметил, что я опоздала. Еще бы – развлекался на всю катушку, скаля зубы с симпатичной девицей и выпивая за счет агентства.

– Эй, Джулс, глянь-ка, цыпа! У меня новая та-тушка!

Соскочив с табурета, Лайам повернулся ко мне задом и нагнулся. Мысль о том, что он сейчас спустит штаны, молнией пронеслась у меня в голове. Лайам обожает оголять задницу, что вполне понятно: он молод, озабочен, возможно, даже извращен, и у него превосходная попка. Он ею ужасно гордится. Аппетитная как персик, задница резко отличалась от всего тела, сухого и жилистого.

Я застыла, глядя, как он задирает рубашку, потом, сделав над собой усилие, постаралась расслабиться. В конце концов, если Лайам засветится голым задом в одном из модных лондонских ресторанов, то интерес прессы ему обеспечен. Я же теперь совладелец агентства и вовсе не обязана отвечать за идиотские выходки Лайама. Как бы там ни было, пытаться его остановить – это все равно что удерживать на цепи шимпанзе, объевшегося стимуляторами.

К счастью, Лайам желал продемонстрировать всего лишь поясницу. Прямо над ягодицами синели готические буквы. Черная краска въелась в кожу и приобрела характерный темно-синий цвет.

– Красота! – Я не удержалась и провела рукой по татуировке.

Лайам, конечно, псих, но по крайней мере с ним не соскучишься. Татуировка была жутко сексуальной.

– У тебя не руки, а ледышки. Придется тебя согреть, детка.

Лайам так и стоял, нагнувшись. Артист! Рядом с ним любой громила из числа моих знакомых тухнул и превращался в ноль. А тут еще предстоящая кампания в прессе, которая совсем снесла Лайаму крышу… Интересно, он когда-нибудь затормозит? Не иначе, только после того, как раскроит себе башку.

– Сечешь? Она у меня уже давно.

– Давно?

– Угу. С прошлой недели. Я ее никому не показывал, потому что кожа облезала.

С видимой неохотой Лайам опустил рубашку и повернулся ко мне.

– Старушка Джульет сделает из меня звезду! – Он обнял меня и прижал к себе. А затем вдруг вскинул на руки, что сделать совсем непросто.

– Ты уже звезда, Лайам, – рассмеялась я. – Ты же, черт возьми, на каждом шагу строишь из себя суперстар. Правда, сейчас ты ведешь себя как озабоченный орангутанг.

Лайаму нравилось, когда я его журила, о чем я узнала совершенно случайно. Во время нашей первой встречи я невольно выбрала суровый тон и сначала даже испугалась, но Лайам пришел в полный восторг. Мы напоминали старшую сестру и младшего брата, только в извращенной форме. Разумеется, он хотел меня трахнуть, хотя гордиться здесь нечем: Лайам хотел трахнуть всех, кто оказывался под рукой. Вряд ли его остановил бы даже инцест. Вряд ли его вообще что-нибудь бы остановило.

– Спорю, это было больно как черт знает что, – сказала я, когда Лайам опустил меня.

– Поднять тебя? Да брось! Я мог бы трахнуть мою крошку прямо сейчас, даже не поставив на землю. Вот так: туда-сюда. – И Лайам подмигнул мне. – Хочешь?

Я шутливо стукнула его по плечу, постаравшись не представлять себе эту сцену во всех кровавых подробностях. Проблема в том, что треп Лайама о сексе… был очень сексуален. Невозможно не заводиться. И, в отличие от большинства хвастунов, Лайам запросто мог осуществить все свои угрозы. Именно поэтому мне и приходилось ставить его на место. Профессионализм и никаких поблажек.

– Не пытайся казаться глупее, чем ты есть, – строго сказала я. – Я имела в виду тату. На таком месте… Там же почти нет мяса.

– Да никакой боли не заметил.

– Ну конечно! – не поверила я.

Ох, ну и хвастун! Наверняка во время процедуры извивался как уж на сковородке.

За спиной Лайама нарисовалась барменша, чтобы отвести нас к столику. Несмотря на то что наша болтовня ее раздражала, она бесстыдно улыбалась, глядя на Лайама. Он и ее успел поиметь? Все-таки обаяние – ужасно несправедливая вещь. Оно не только развращает тех редких счастливчиков, которым достается, но и скрывает уйму недостатков. И вместе с тем это такая сила!

Я одарила Лайама сияющей улыбкой. Что ж, будь здоров, красавчик! И помоги мне заработать гору денег.

Устрицы со сметаной, под остро-сладким соусом, оказались полной фигней. Соус был слишком острый, а вместо устриц чувствовалась одна сметана.

– Такая жгучая штука, что просто высекает искру, – заметил Лайам тоном светского льва. – А ты, Джульет, хочешь, чтобы тебя кто-нибудь высек?

– Черт, Лайам, отвяжись. Еще слишком рано, чтобы делать такие намеки.

– Но ведь ты тащишься от хорошей порки. Нет? Как насчет изврата сегодня ночью?

Лайам имел в виду трехлетнюю годовщину одного садомазохистского клуба, который мы с Мэл регулярно посещаем. Намечалась грандиозная вечеринка, ждали гостей со всей Европы. Я перенесла все дела с сегодняшнего вечера, чтобы у меня было время зайти домой и переодеться. Честно говоря, я изнывала от предвкушения – уже тысячу лет не отрывалась на танцполе.

Конечно, зря я посвятила Лайама в подробности моей личной жизни. Но я хотела подкупить его откровенностью. Он с большим удовольствием отдался бы в руки современной и раскрепощенной особы, чем старой рекламной перечницы. Наши конкуренты, которые тоже хотели обольстить Лайама, подослали своего агента, быстрого как гончая и ловкого как шакал. Большая ошибка. Я сразу сказала, что Лайам предпочтет женщину. Во всяком случае, для него это привычнее.

Так вот, за стаканчиком и далеко за полночь, когда я пыталась захомутать его, мы впали в неудержимое детское хвастовство по поводу своего сексуального опыта. Тогда я и упомянула, что бываю в клубе садомазохистов. Как я и предполагала, Лайам заинтересовался, что и помогло мне добиться своей цели. Впрочем, и мой очевидный профессионализм сыграл тут не последнюю роль. Лайам по-детски радовался всему, что, по его мнению, было «круто».

Тем не менее сейчас я – совладелец фирмы, и мне не пристало шляться по ночам неизвестно где. Женщины все еще менее свободны в этом смысле, чем мужчины. Это несправедливо. Мне известно, что тот самый ловкий шакал-агент переспал со всеми официантками в Лондоне, и никто не моргнул глазом (кроме женатых мужчин, которые чуть не сдохли от зависти). Если бы я у всех на глазах пустилась во все тяжкие с барменами и официантами, то очень скоро дурная слава прилипла бы ко мне как банный лист. Даже если бы я и не вылетела с работы за подрыв престижа агентства, то очень скоро собрала бы вокруг себя всех развратников города, которые, прослышав о моей «доступности», стали бы вешаться на меня гроздьями.

В общем, чем хуже я себя вела, тем хуже было для меня. Чем хуже вел себя Лайам, тем лучше было для него (то же относится и к ловкому агенту). Так что о пресловутом равенстве полов и заикаться нечего. Вот потому-то я и не хотела, чтобы кто-нибудь прослышал о моих шашнях с Томом.