Джером Сэлинджер - Над пропастью во ржи

Но тут я очутился на полу, а он сидел на мне красный как рак. Понимаете, уперся коленями мне в грудь, а весил он целую тонну. Руки мне зажал, чтоб я его не ударил. Убил бы я его, подлеца.

–Ты что, спятил? – повторяет, а морда у него все краснее и краснее, у болвана.

–Пусти, дурак! – говорю. Я чуть не ревел, честное слово. – Уйди от меня, сволочь поганая, слышишь?

А он не отпускает. Держит мои руки, а я его обзываю сукиным сыном и всякими словами часов десять подряд. Я даже не помню, что ему говорил. Я ему сказал, что он воображает, будто он может путаться с кем ему угодно. Я ему сказал, что ему безразлично, переставляет девчонка шашки или нет, и вообще ему все безразлично, потому что он идиот и кретин. Он ненавидел, когда его обзывали кретином. Все кретины ненавидят, когда их называют кретинами.

–Ну-ка замолчи, Холден! – говорит, а рожа у самого глупая, красная. – Замолчи, слышишь!

–Ты даже не знаешь, как ее зовут – Джин или Джейн, кретин несчастный!

–Замолчи, Холден, тебе говорят, черт подери! – Я его таки вывел из себя. – Замолчи, или я тебе так врежу!

–Сними с меня свои вонючие коленки, болван, идиот!

–Я тебя отпущу – только замолчи! Замолчишь?

Я ему не ответил.

Он опять сказал:

–Если отпущу, ты замолчишь?

–Да.

Он слез с меня, и я тоже встал. От его паршивых коленок у меня вся грудь болела.

–Все равно ты кретин, слабоумный идиот, сукин сын! – говорю.

Тут он совсем взбесился. Тычет мне под нос свой толстый палец, кретин этакий, грозит:

–Холден, в последний раз предупреждаю, если ты не заткнешь глотку, я тебе так дам…

–А чего мне молчать? – спрашиваю, а сам уже ору на него: – В том-то и беда с вами, кретинами. Вы и поговорить по-человечески не можете. Кретина за сто миль видно: он даже поговорить не умеет…

Тут он развернулся по-настоящему, и я опять очутился на полу. Не помню, потерял я сознание или нет, по-моему, нет. Человека очень трудно нокаутировать –это только в кино легко. Но кровь у меня текла из носу отчаянно. Когда я открыл глаза, дурак Стрэдлейтер стоял прямо надо мной. У него в руках был умывальный прибор.

–Я же тебя предупреждал, – говорит. Видно, он здорово перепугался, боялся, должно быть, что я разбил голову, когда грохнулся на пол. Жаль, что я не разбился.

–Сам виноват, черт проклятый! – говорит. Ух, и перепугался же он!

А я и не встал. Лежу на полу и ругаю его идиотом, сукиным сыном. Так был зол на него, что чуть не ревел.

–Слушай, пойди-ка умойся! – говорит он. – Слышишь?

А я ему говорю, пусть сам пойдет умоет свою подлую рожу –конечно, это было глупо, ребячество так говорить, но уж очень я был зол, пусть, говорю, сам пойдет, а по дороге в умывалку пусть шпокнет миссис Шмит. А миссис Шмит была жена нашего швейцара, старуха лет под семьдесят.

Так я и сидел на полу, пока дурак Стрэдлейтер не ушел. Я слышал, как он идет по коридору в умывалку. Тогда я встал. И никак не мог отыскать эту треклятую шапку. Потом все-таки нашел. Она закатилась под кровать. Я ее надел, повернул козырьком назад –мне так больше нравилось – и посмотрел на свою дурацкую рожу в зеркало. Никогда в жизни я не видел столько кровищи! Весь рот у меня был в крови и подбородок, даже вся пижама и халат. Мне и страшно было и интересно. Вид у меня от этой крови был какой-то прожженный. Я и всего-то дрался раза два в жизни и оба раза неудачно. Из меня драчун плохой. Я вообще пацифист, если уж говорить всю правду.

Мне казалось, что Экли не спит и все слышит. Я прошел через душевую в его комнату посмотреть, что он там делает. Я к нему редко заходил. У него всегда чем-то воняло –уж очень он был нечистоплотный.

Через занавески в душевой чуть-чуть пробивался свет из нашей комнаты, и я видел, что он лежит в постели. Но я отлично знал, что он не спит.

–Экли? – говорю. – Ты не спишь?

–Нет.

Было темно, и я споткнулся о чей-то башмак и чуть не полетел через голову. Экли приподнялся на подушке, оперся на локоть. У него все лицо было намазано чем-то белым от прыщей. В темноте он был похож на привидение.

–Ты что делаешь? – спрашиваю.

–То есть как это – что я делаю? Хотел уснуть, а вы, черти, подняли тарарам. Из-за чего вы дрались?

–Где тут свет? – Я никак не мог найти выключатель. Шарил по всей стене – ну никак.

–А зачем тебе свет?.. Ты руку держишь у выключателя.

Я нашел выключатель и зажег свет. Экли заслонил лицо рукой, чтоб свет не резал ему глаза.

–О ч-черт! – сказал он. – Что с тобой? – Он увидел на мне кровь.

–Поцапались немножко со Стрэдлейтером, – говорю. Потом сел на пол. Никогда у них в комнате не было стульев. Не знаю, что они с ними делали.

–Слушай, хочешь, сыграем разок в канасту*? – говорю.

* Канаста –карточная игра двумя полными колодами, ставшая популярной в США в послевоенные годы.

Он страшно увлекался канастой.

–Да у тебя до сих пор кровь идет! Ты бы приложил что-нибудь.

–Само пройдет. Ну как, сыграем в канасту или нет?

–С ума сошел – канаста! Да ты знаешь, который час?

–Еще не поздно. Часов одиннадцать, полдвенадцатого!

–Это, по-твоему, не поздно? – говорит Экли. – Слушай, мне завтра вставать рано, я в церковь иду, черт подери! А вы, дьяволы, подняли бучу среди ночи. Хоть скажи, из-за чего вы подрались?

–Долго рассказывать. Тебе будет скучно слушать, Экли. Видишь, как я о тебе забочусь! – Я с ним никогда не говорил о своих личных делах. Во-первых, он был еще глупее Стрэдлейтера. Стрэдлейтер по сравнению с ним был настоящий гений. – Знаешь что, – говорю, – можно мне эту ночь спать на кровати Эла? Он до завтрашнего вечера не вернется.

Я знал, что Эл не вернется. Он каждую субботу уезжал домой.

–А черт его знает, когда он вернется, – говорит Экли.

Фу, до чего он мне надоел!

–То есть как это? – говорю. – Ты же знаешь, что он в воскресенье до вечера никогда не приезжает.

–Знаю, но как я могу сказать – спи, пожалуйста, на его кровати! Разве полагается так делать?

Убил! Я протянул руку, все еще сидя на полу, и похлопал его, дурака, по плечу.

–Ты – принц, Экли, детка, – говорю. – Ты знаешь это или нет?

–Нет, правда, не могу же я просто сказать человеку – спи на чужой кровати.

–Ты – настоящий принц. Ты джентльмен и ученый, дитя мое! – сказал я. А может быть, он и был ученый. – У тебя случайно нет сигарет? Если нет – я умру!

–Нет у меня ничего. Слушай, из-за чего началась драка?

Но я ему не ответил. Я только встал и подошел к окну. Мне вдруг стало так тоскливо. Подохнуть хотелось, честное слово.

–Из-за чего же вы подрались? – в который раз спросил Экли. Он мог душу вымотать из человека.

–Из-за тебя, – говорю.

–Что за черт? Как это из-за меня?

–Да, я защищал твою честь. Стрэдлейтер сказал, что ты гнусная личность. Не мог же я ему спустить такую дерзость!