Владимир Сорокин - Сердца четырех

– Виктор Валентиныч, а что такое термодинамика?

– Термодинамика? – Ребров поставил пробирку в кассету, рядом с другими пробирками. – Честно говоря, точно не знаю… подойди, пожалуйста, сюда.

Ребров открыл шкатулку, Сережа подошел. В шкатулке лежали документы, деньги, пачка писем, ювелирные изделия в коробочках, театральный бинокль, отделанный перламутром.

– Анищенко Николай Николаевич, – Ребров раскрыл паспорт, – Повтори про усы еще раз.

– Усы были, когда переехали с Моховой, потом два раза была борода, а усов не было. И последний раз, последний, то есть, год были только усы.

– Так, – Ребров раскрыл тетрадь, сделал в ней пометки, потом взял ножницы и стал вырезать фотографии из паспорта. – И еще раз о шахматах.

– Ну, – Сережа положил крокодила на край стола и загнул ему хвост, – каждое воскресенье, в Парке Культуры, в шахматном павильоне. Там были Сергей Иваныч, потом Костя, потом такой Толик.

– С суставом?

– Ага.

Ребров убрал фотографии в конверт.

– А можно я бинокль возьму? – спросил Сережа.

Ребров покачал головой:

– Это невозможно… На сегодня хватит. Завтра поговорим о толстяке и о ребрах. Иди посмотри мультфильмы.

Мальчик поднял крокодила над головой и вышел.

На ужин Ольга приготовила телятину с тушеной айвой и жареным картофелем. Выпили бутылку шампанского. Ребров ел и пил молча. Штаубе рассказывал о почтовых голубях и о своем плаванье по Волге на теплоходе «Максим Горький», После мороженого с орехами и чая Ребров закурил, устало провел рукой по лбу:

– Что ж… спасибо, Ольга Владимировна. Пойдемте к Воронцову?

– Да, да! – встрепенулся Штаубе, вытирая губы салфеткой.

– Пойдемте, а то поздно, и вообще… не хорошо.

– Генрих Иванович, – Ольга показала на плавающую в стакане с водой головку.

– Да, да, – Штаубе вынул головку и осторожно вложил себе в рот. Все устали из-за стола.

– Идите, я приду, – Ольга закурила, направляясь на кухню. Ребров, Штаубе и Сережа прошли в темную комнату, расположенную рядом с кухней. Все четыре стены в комнате были заняты полками, тесно заставленными консервами, спиртным и другой провизией. Посередине пола была крышка погреба, запертая на задвижку. Ребров оттянул задвижку, открыл крышку. Из темного люка хлынул запах человеческого кала. Люк был затянут металлической решеткой. Ребров взял с полки электрический фонарь, посветил в люк:

– Андрей Борисович, добрый вечер.

На дне глубокого бетонного мешка заворочался человек. Он был без ног и без правой руки и лежал в собственных испражнениях, густо покрывших пол бункера. На нем был ватник и какое-то тряпье, все перепачканное калом. В углу стояли динамомашина с ручкой, и присоединенный к ней электрообогреватель.

– А я… – хриплым голосом произнес Воронцов, глядя вверх. Бородатое лицо его было худым и коричневым от кала.

– Как дела? – Ребров осветил Воронцова. – Машина работает? Не мерзнете?

– Ну… все это… работает и работает исправно, – проговорил Воронцов, помолчал и заговорил быстро и неразборчиво. – Я, я, Георгий Адамович, я постоянно тру и крутить готов, ну, там, когда есть и необходимое, все будет и уже работает, я знаю все, ну, так сказать, возможности и прошлый раз я усвоил и готов к исправлению, готов к, ну, разным, готов быть в форме и знать то, что вам и мне и что нужно знать, что необходимо знать, я готов.

– Замечательно, – кивнул Ребров. – Культя не кровит?

– А я… я это, – затряс головой Воронцов. – Я же вот… вот… как все необходимо.

Он торопливо вынул из ватника и показал обмотанный тряпьем обрубок руки. Ребров кивнул и переглянулся со Штаубе. Штаубе показал ему большой палец. Зашла Ольга с большой миской вареного картофеля, поверх которого лежали кусок хлеба и кусок сала. Ольга поставила миску на решетки, стряхнула пепел папиросы в бункер:

– Привет, Воронцов.

Воронцов задвигался, прополз к противоположной стене, неотрывно глядя вверх:

– А… Татьяна Исаковна… я… просто…

– Он что, опять без маковых? – спроста Ольга.

Ребров кивнул. Сережа взял картофелину и бросил вниз. Воронцов упал на пол, накрыл картофелину рукой, подтянул к себе и зачмокал.

– Так, – Ребров хлопнул в ладоши. – Начнем, Андрей Борисович, прошлый раз вы нас разочаровали. Разочаровали настолько, что я, признаться, собрался на все махнуть рукой. И я бы это сделал, уверяю вас, если бы не был по внутреннему складу человеком добрым и благодушным. Это во-первых. И во-вторых, если бы Борис Иванович, – он посмотрел на Штаубе, – за вас не заступился.

Штаубе кивнул.

– Так что сегодня, Андрей Борисович, вас последний шанс. Отнеситесь к нему серьезно. Поймите, что ваше будущее в ваших руках.

– В вашей голове, – добавила Ольга.

– Да, да, – кивнул Ребров и спросил громче обычного:

– Итак, Воронцов, вы готовы?

Воронцов выполз на середину пола бункера, сел:

– Я да. Я да.

– Тогда, пожалуйста, №1.

Воронцов откашлялся и заговорил, старательно проговаривая слова:

– Если я люблю море и все, что похоже на море, и больше всего, когда оно гневно противоречит мне, если есть во мне та радость искателя, что гонит корабль к еще неоткрытому, если есть в моей радости радость мореплавателя, если некогда ликование мое восклицало: берег исчез, теперь пали с меня последние цепи, беспредельность шумит вокруг меня, вдали от меня блестит пространство и время, ну, что ж, вперед, старое сердце. О, как же страстно не стремиться мне к вечности и к брачному кольцу колец, к кольцу возвращения. Никогда еще не встречал я женщины, от которой хотел бы иметь я детей, кроме той женщины, что люблю я. Ибо я люблю тебя, о вечность. Он замолчал, неотрывно глядя вверх.

– №2, – скомандовал Ребров после небольшой паузы.

– Я это, это да… вот. Акт дефекации – сложнорефлекторный акт, в котором принимают участие кора головного мозга, проводящие пути спинного мозга, периферические нервы прямой кишки, мускулатура брюшного пресса и толстого кишечника. Рефлекс на дефекацию возникает в прямой кишке при раздражении ее каловыми массами, и следовательно, она является не только трактом для одномоментного прохождения, но и местом для временного скопления каловых масс. Различают несколько типов дефекации: одномоментный и двух-, или многомоментный. При дефекации первого типа все совершается одномоментно, быстро: после нескольких напряжений брюшного пресса выбрасывается все содержимое, скопившееся в прямой кишке и сигме…

– А что такое сигма? – громко спросила Ольга.

– Сигма… сигма это отдел толстого кишечника, находящийся над прямой кишкой, являющейся продолжением нисходящего отдела толстой кишки. При дефекации второго типа, двухмоментной, в первый момент выбрасывается лишь часть содержимого, скопившегося в прямой кишке. Через несколько минут после выбрасывания первой порции каловых масс очередная перистальтическая волна выталкивает содержимое из сигмы в прямую кишку, вследствие чего появляется повторный позыв на дефекацию.