Ричард Старк - Дамочка, что надо

– Потом поговорим, – бросил он и поспешил в дом.

Доктор Фицджералд сидел, глядя на море и размышляя о смерти. Насильственной смерти. Убийстве, причем самом наиподлейшем.

Нет. Убить генерала Позоса не такая уж и подлость. Это почти оправданное умерщвление. Но, как ни крути, а убийство остается убийством.

Люк пошел отвечать на телефонный звонок, а доктор Фицджералд думал о том, что он должен был совершить, и диву давался, как его угораздило задумать такое. Этапы его перевоплощения сменяли друг друга почти незаметно; наверняка он знал лишь, что Люк Харрисон в конечном счете заразил его своей непоколебимой убежденностью, и теперь они оба прибыли сюда, чтобы превратить убеждения в поступки.

Разумеется, непосредственное исполнение – его задача, но доктор не винил в этом Люка и не думал, что с ним обошлись несправедливо. Только он с его знаниями и опытом мог провернуть это дело. Вот так.

Доктора пугало только одно: а вдруг он не вынесет этой муки. В Герреро ему не с кем будет поговорить, никто не сможет развеять обуревавшие его сомнения.

Люк не посмеет сунуться туда, а его сын, Боб, не участвует в заговоре. В деле только двое: Люк и сам доктор.

А впрочем, нет, теперь уже трое, если считать и Эллен Мэри. Он свалял дурака, все ей рассказав; теперь он это понимал, но тогда ему отчаянно хотелось излить душу. После смерти Майры ему все чаще приходилось обращаться к Эллен Мэри в надежде на дружбу и понимание.

Но на этот раз она не поняла его. Он пытался объяснить, но в его устах доводы Люка звучали грубо и неестественно, а отвращение, которое вызвал у дочери этот замысел с самого начала (разве сам он давным-давно не испытывал такое же чувство?), со временем так и не прошло. А когда они оба наконец поняли, что не в силах повлиять друг на друга, Эллен Мэри выдала свою дикую угрозу, пообещав предупредить генерала об уготованной ему участи.

Предупредить этого тирана, предостеречь его! Сделать это – значит предать все человечество. Люк Харрисон так и сказал, и доктор был с ним согласен. Неужели хоть один человек может что-то сказать в защиту генерала Позоса?

Но Элли было не переубедить, и поэтому он пытался посадить ее под замок. Ради ее же блага, пока все не кончится, а когда дело будет сделано и станет достоянием прошлого, он попробует восстановить их разладившиеся отношения. Но она ускользнула, и где ее носит? Гадать было бессмысленно. Люк нанял частных сыщиков, чтобы те нашли ее, но пока они ничего не добились. Если эти частные сыщики и впрямь так хороши, как думал Люк, значит, наверное, она и в Мексику не приехала, а по-прежнему находится где-то в Штатах. Весьма возможно, как утверждал Люк, сидит в Нью-Йорке или еще где-то и занимается самоедством.

Разумеется, на тот случай, если она и впрямь в Мексике и по-прежнему намерена поговорить с генералом Позосом, несколько частных сыщиков должны находиться здесь во время визита генерала, то есть только сегодня днем и вечером, слава тебе. Господи, и не дать ей пролезть к генералу, чтобы он ее не видел и не слышал.

Генерал. Доктор Фицджералд снова подумал о нем, о своем замысле и смежил веки от боли. Давно погасшая трубка понуро торчала изо рта. Он представил себе, как будет играть с жизнью генерала – дни, недели, месяцы, – медленно умерщвляя его.

Не так долго, нет, не так долго. Поначалу они решили, что болезнь должна продолжаться три месяца, но теперь, когда пора было браться за дело, доктор понял, что он ни за что, ни за что, ни за что не выдержит этой пытки так долго.

Три недели – вот более приемлемый срок, определенно более приемлемый.

Насколько он понял, нынешняя морская прогулка должна была продолжаться еще три недели. Столько он еще мог выдержать, а потом представить дело так, будто генерал вдруг слег под конец плавания, да так, что поездку необходимо прервать. Когда они прибудут во дворец в Санто-Стефано, генерал уже будет не в состоянии подняться с постели. А еще спустя три-четыре дня с ним можно будет покончить.

Он пришел к этому решению и размышлял над ним, когда после разговора по телефону вернулся Люк.

Доктор Фицджералд спросил:

– Это звонили насчет Эллен Мэри? Они нашли ее?

– Нет, не нашли, – резко ответил губернатор. – о, Боже. как бы я хотел, чтобы они ее нашли.

Доктор повернул голову. По выложенной плиткой дорожке, с чемоданом в руке и широкой улыбкой на лице шагал сын генерала, молодой Хуан. Позабыв на мгновение обо всем на свете, доктор изумленно воскликнул:

– Ну и ну! Ты только посмотри, кто идет! Губернатор повернул голову. Лучившийся от восторга Хуан огибал бассейн. Он воскликнул:

– Привет, дядюшка Люк! Как дела? Доктор Фицджералд еще не слышал, чтобы губернатор говорил так резко.

– За каким чертом тебя принесло? – спросил он. Доктор видел, как погасла улыбка на лице Хуана, сменяясь растерянной миной, и вдруг подумал: «Мы же замыслили убить его отца». И тут он понял, почему сморозил глупость, рассказав Эллен Мэри и надеясь, что она вынесет бесстрастное нравственное суждение, необходимое. чтобы осознать суть того, что он должен был совершить.

Хуан споткнулся и озадаченно проговорил, в конец сбитый с толку:

– Я просто… я просто прилетел… проведать вас.

– Так отправляйся восвояси, – все так же холодно и резко сказал губернатор. – Лети себе обратно. – Повернувшись на каблуках, губернатор ворвался в свой коттедж и захлопнул за собой дверь.

Хуан выронил чемодан, повернулся к доктору и беспомощно развел руками.

– Я только… я только… – забормотал он.

– Я знаю, – ласково сказал доктор, все понимая и сочувствуя парню. – Люк расстроен, вот и все. Ему только что звонили и, наверное, сообщили какую-то дурную весть. Посиди здесь со мной, скоро он выйдет, и все будет, как всегда. Дело в телефонном звонке.

Звонил Хоннер, он сообщил, что Эллен Мэри и ее спутник мертвы.

С трех часов ночи Хоннер жил как в лихорадке. «Понтиак» взорвался, а шины «мерседеса» оказались проколотыми. Девчонка и этот сукин сын с ней, не скрываясь, прошмыгнули мимо и были таковы.

Хоннер первым из оставшихся в живых преодолел возбуждение и страх. Остальные порывались то бежать за «датсуном» по шоссе, то забрасывать землей пылающий «понтиак». Ни то ни другое не имело смысла, поскольку догнать «датсун» бегом было невозможно, а погасить огонь – трудно. Два парня в «понтиаке» все равно уже были мертвы, пусть себе жарятся.

Остальных Хоннер быстренько призвал к порядку. В этом и состояла его задача, на этом и зиждилась его слава. Он усадил оставшихся троих в «мерседес», и они на ободах покатили в Игуалу.

Игуала спала и казалась вымершей. Хоннер наконец отыскал телефон и позвонил человеку губернатора в Мехико-Сити. «Мерседес» был лучшей машиной для здешней работы, ничего более достойного среди ночи все равно не раздобудешь. Поэтому Хоннер велел человеку в Мехико-Сити немедленно достать и прислать с нарочным четыре покрышки для «мерседеса», чтобы обуть машину. Хоннер хотел позвонить и губернатору, но было слишком рано, да и успехов, о которых можно было сообщить, он не добился, так что Хоннер решил повременить.