Джером Джером - Друзья и возлюбленные (сборник)

Мадам Лавинь прекрасно понимала, что ей следовало бы распахнуть дверь и швырнуть младенца в темноту. Так поступили бы большинство женщин ее деревни, а потом провели в молитве на коленях остаток ночи. Но тот, кто выбрал ее дом, не прогадал. К мадам Лавинь вернулись воспоминания о милом муже и трех рослых сыновьях, которых одного за другим отняло у нее завистливое море, и она решила: будь что будет, но избавиться от ребенка она не в силах. Ребенок, несомненно, почувствовал ее настроение, потому что понимающе улыбнулся, протянул ручонки и коснулся смуглой морщинистой кожи мадам Лавинь, напомнив ее сердцу, как давно оно не билось от волнения.

Отец Жан – по всей видимости, мягкосердечный, терпимый и мудрый человек – не усмотрел в случившемся ничего дурного. Конечно, если мадам Лавинь может позволить себе такую роскошь, как воспитание младенца. Возможно, это принесет опекунше удачу. И в самом деле, куры мадам стали нестись чаще прежнего, а огородик на отвоеванном ею у пустоши клочке земли реже зарастал сорняками.

Разумеется, известие быстро разнеслось по округе. Возможно, мадам Лавинь и заважничала, но и соседи не желали водить с ней дружбу, неодобрительно качали головами, и ребенок рос один, без друзей. К счастью, дом мадам стоял на отшибе, а рядом, на огромных пустошах, с избытком хватало укромных уголков. Единственным товарищем малышки стал отец Жан. Отправляясь навестить свою паству, рассеянную по обширной территории прихода, он брал девочку с собой, а приближаясь к очередной уединенной ферме, оставлял маленькую спутницу прятаться среди утесника и папоротника.

Он понял, что все попытки церкви вытравить суеверия в этой окруженной морем и пустошами деревушке напрасны. Пришлось предоставить эту задачу времени. Возможно, позднее удастся поместить девочку в какой-нибудь монастырь, где она забудет раннее детство и вырастет доброй католичкой. А пока следует сжалиться над бедной одинокой малюткой. Может, так будет лучше не только для нее – отцу Жану эта ласковая и милая девочка казалась не по годам разумной. Устроившись в тени деревьев или где-нибудь в хлеву, по соседству с коровами, влажно поглядывавшими на них, отец Жан обучал девочку тому немногому, что знал сам. И она то и дело поражала его догадливостью, удивительными, совсем не детскими замечаниями. Казалось, многие знания о мире она усвоила давным-давно. Украдкой бросив на нее взгляд из-под кустистых бровей, отец Жан умолкал. Примечательно было и то, что дикие обитатели полей и лесов не боялись девочку. Временами, возвращаясь к убежищу, где он оставил девочку, отец Жан замедлял шаг, гадая, с кем она разговаривает, и вскоре слышал удаляющийся топот маленьких ног, торопливый трепет крыльев. От повадок, присущих эльфам, излечить его маленькую подопечную так и не удалось. Возвращаясь после какого-нибудь позднего визита милосердия с фонарем в одной руке и крепким дубовым посохом – в другой, добрый священник нередко останавливался, заслышав блуждающий голос. Он неизменно звучал настолько далеко, что слов было не разобрать; сам голос казался отцу Жану незнакомым, но он знал, что никому другому он не может принадлежать. Мадам Лавинь пожимала плечами: что она могла поделать? Не ее дело препятствовать «чаду», даже если бы его могли удержать двери и засовы. Отец Жан наконец сдался. Запреты и нотации были не по душе и ему. Возможно, сердце бездетного священника было опутано паутиной лукавой нежности и в то же время сковано безотчетной боязнью. Пожалуй, девочку стоило чем-нибудь отвлечь, поскольку мадам Лавинь не поручала ей никакой работы, кроме самой легкой. И он научил ее читать. Девочка выучилась так быстро, что отцу Жану показалось, будто бы раньше она только делала вид, что не умеет. Наградой ему стала возможность с радостью наблюдать, как она глотает книги, предпочтительно томики старомодных исторических и любовных романов, которые он привозил ей из редких поездок в далекий город.

Когда ей было тринадцать, из Парижа приехали дамы и господа. Конечно, не настоящая знать, просто компания художников, ищущих новые ландшафты. Побережье и дощатые домики на узких улочках они уже «писали», потом кто-то предложил разведать почти безлюдные земли, удаленные от побережья. На воспитанницу отца Жана они наткнулись, когда она сидела на древнем сером камне, читая столь же древнюю с виду книгу. Она встала и сделала реверанс. Никакого страха она не чувствовала – она его внушала. Ей часто случалось с легкой грустью глядеть вслед убегающим от нее детям. Но что же делать? Ведь она фея. Причинять им вред она не собиралась, но не рассчитывала, что ее поймут. Однако для разнообразия приятно было встретить людей, которые не визжали, не шептали молитвы, а улыбались в ответ на улыбку. У нее спросили, где она живет, и она показала им. Художники решили задержаться в Аван-а-Крист, одна из дам осмелилась даже поцеловать маленькую селянку. Смеясь и болтая, они все вместе спустились с холма. Мадам Лавинь они застали за работой в саду. Всякую ответственность с себя она сразу сняла: пусть решает сама Сюзанна. Ее хотели нарисовать сидящей на сером камне, там, где впервые увидели. Из чистой любезности следовало согласиться, поэтому на следующее утро она ждала художников на том же месте. Ей дали пять франков. Мадам Лавинь сомневалась, что монета настоящая, но отец Жан заверил, что это подлинные деньги Республики, и с тех пор черный чулок, который мадам Лавинь на ночь подвешивала в дымоход, стал тяжелеть с каждым днем.

Дама, поцеловавшая маленькую натурщицу, первой узнала, кто она такая. Правда, все они с самого начала угадали в ней фею и поняли, что Сюзанна не настоящее ее имя. Настоящее нашлось в «Гептамероне брата Бонне, в котором повествуется о бесчисленных приключениях доблестного и могущественного короля Бретани Риенци», который один из художников нашел на Кэ-о-Флер и прихватил с собой. Там говорилось и о дамах в белом, было приведено и ее описание. Все сошлось: прекрасное тело, подобное иве на ветру; белые ступни, способные пройти по траве, не стряхнув с нее росу; голубые и глубокие, как горные озера, глаза; локоны, золоту которых позавидовало бы солнце.

Все было ясно: она Мальвина, бывшая фаворитка повелительницы бретонских дам в белом, Гарбундии. Скитания Мальвины начались по причинам, о которых из вежливости умалчивалось, ее дальнейшая судьба неизвестна. И вот по какому-то прихотливому стечению обстоятельств она вновь возникла в виде маленькой бретонской крестьянки неподалеку от мест своей былой славы. Художники преклонили перед ней колена, выразив почтение, все дамы поцеловали ее. Мужчины рассчитывали, что затем придет их очередь, однако ошиблись. Следует признать, что препятствием для них стала отнюдь не собственная робость. Юную королеву, отправленную в изгнание и никому не известную в чужих краях, вдруг узнали случайно проходившие мимо несколько подданных. И вместо того чтобы хохотать и веселиться, как прежде, они вдруг застыли с непокрытыми головами, и никто не решался заговорить первым.