Мария Башкирцева - Мария Башкирцева. Дневник

Тот же знак.

– Ну, до свиданья же, – сказала я.

– До каких пор?

– До будущего года.

– Нет!

– Ну, прощайте же!

И не подавая ему руки, я вскочила в вагон, где уже были все наши.

– Вы не пожали мне руку, – сказал А., подходя. Я протянула ему руку.

– Я вас люблю, – сказал он, очень бледный.

– До свидания, – говорю я тихонько.

– Думайте иногда обо мне, – сказал он, бледнея еще больше, – а я только о вас и буду думать!

– Да… До свиданья!

Поезд тронулся, и в течение нескольких мгновений я еще могла его видеть; он глядел на меня с таким умиленным видом, что мог показаться спокойным; потом он сделал несколько шагов к двери, но так как я была еще видна, он снова остановился как вкопанный, потом надвинул шляпу на самые глаза, сделал еще шаг вперед; потом мы были уже слишком далеко, чтобы видеть.

Я была бы в отчаянии, покидая Рим, к которому я так привыкла, если бы около четырех часов, при виде новолуния, мне не блеснула одна идея.

– Видишь ты этот месяц? – спросила я у Дины.

– Да, – ответила она.

– Ну, так этот серп будет прекраснейшей луной через одиннадцать-двенадцать дней.

– Конечно.

– Видела ты Колизей при свете луны?

– Да.

– А я не видела.

– Знаю.

– Но ты, может быть, не знаешь, что я хочу его видеть.

– Возможно.

– Да. Откуда следует, что через десять или двенадцать дней я снова буду в Риме, столько же для бегов, сколько для Колизея.

– О!

– Да. Я поеду с тетей. И это будет славно – без тебя, без мамы, а с тетей! Мы будем преспокойно прогуливаться, и я буду очень веселиться.

– Хорошо, – говорит мама, – так это и будет, я тебе обещаю! И она поцеловала меня в обе щеки.

28 апреля

Я заснула и видела сны ужасные, как кошмары.

В одиннадцать часов я уже легла, чтобы не видеть маслин и красноватой земли, а в час мы уже подъезжали к вокзалу Ниццы, к величайшей радости тети, которая очень волновалась, пришедши нам навстречу в сопровождении m-lle Колиньон, С. и т. д. и т. д.

– Вы знаете, – кричала я им еще прежде, чем открыли дверцы, – мне очень досадно, что я должна была возвратиться, и это только оттого, что иначе было невозможно.

И я обняла их всех зараз.

Дом омеблирован очаровательнейшим образом; моя комната ослепительна, обитая небесно-голубым атласом с пуговками. Открыв дверь на балкон и взглянув на наш красивый сад, бульвар и море, я должна была высказать вслух:

– Что бы ни говорили, ничего не может быть такого очаровательно-простого и чудно-поэтического, как Ницца!

4 мая

Настоящий сезон в Ницце начинается в мае. В это время здесь просто до безумия хорошо. Я вышла побродить по саду, при свете еще молодого месяца, пении лягушек и ропоте волн, тихо набегающих и плещущих о прибрежные камни. Божественная тишина и божественная гармония!..

Говорят о чудесах Неаполя; что до меня – я предпочитаю Ниццу. Здесь берег свободно купается в море, а там оно загорожено глупой стеной с перилами, и даже этот жалкий берег застроен лавками, бараками и всякой гадостью.

«Думайте иногда обо мне, а я только о вас и буду думать!» Прости ему, Господи, он сам не знал, что говорил. Я ему позволяю писать мне, а он не пользуется даже этим позволением! Пошлет ли он хоть обещанную маме телеграмму?

5 мая

Итак, я говорила… Что? Да, что Пьетро ведет себя непростительно по отношению ко мне.

Я не могу понять эту нерешительность, даже не любя его!

Я читала в романах, что часто человек кажется забывчивым и равнодушным именно потому, что любит.

Хотела бы я верить романам.

Мне скучно и хочется спать, и в этом состоянии мне хочется видеть Пьетро и слышать его рассуждения о любви. Мне хотелось бы видеть во сне, что он тут, мне хотелось бы видеть хороший сон. Действительность опасна.

Мне скучно, а когда мне скучно, я становлюсь очень нежна.

Когда же наконец кончится эта жизнь тоски, разочарований, зависти и огорчений!

Когда же наконец буду я жить, как бы мне хотелось! Замужем за человеком очень богатым, с громким именем и симпатичным, потому что я вовсе не так корыстолюбива, как вы думаете. Впрочем, если я не корыстолюбива, то тоже из эгоизма.

Это было бы ужасно – жить с человеком, которого ненавидишь. Ни богатство, ни положение не могли бы удовлетворить меня. О Боже мой! Святая Дева Мария, помоги мне!

6 мая

Знаете, я безумно хотела бы видеть Пьетро.

Сегодня вечером я даю праздник, каких уже много лет не видела улица de France. Вы, может быть, знаете, что в Ницце существует обычай встречать май , т. е. вешать венок и фонарь и плясать под ним в хороводе. С тех пор, как Ницца принадлежит Франции, обычай этот постепенно исчезает; во всем городе едва можно было видеть каких-нибудь три-четыре фонаря.

И вот, я даю им rossiqno ; я называю это так потому, что Rossiqno che vola – самая популярная и самая красивая песня в Ницце.

Я велю приготовить заранее и повесить посреди улицы громадную махину из ветвей и цветов, украшенную венецианскими фонариками.

У стены нашего сада Трифону (слуга дедушки) было поручено устроить фейерверк и освещать сцену время от времени бенгальскими огнями. Трифон не чувствует под собой ног от радости. Все это великолепие сопровождается музыкой арфы, флейты и скрипки и поливается вином в изобилии. Добрые женщины пришли пригласить нас на их террасу, потому что я и Ольга смотрели одни, со ступенек деревянной лестницы.

Мы отправляемся на террасу соседей – я, Ольга, Мари и Дина, потом становимся посреди улицы, созываем танцующих и с успехом стараемся возбудить оживление.

Я пела и кружилась с остальными, к удовольствию добродушных горожан Ниццы, особенно людей нашего квартала, которые все знают меня и называют «mademoiselle Marie».

Не будучи в состоянии делать что-нибудь, я стараюсь быть популярной, и это льстит маме. Она не смотрит ни на какие издержки. Особенно понравилось всем, что я пела и сказала несколько слов на их наречии.

В то время как я стояла на лестнице с Ольгой, которая ежеминутно дергала меня за юбки, мне очень хотелось произнести речь, но я благоразумно удержалась, – на этот год… Я смотрела на пляску и слушала крики, совершенно замечтавшись, как это часто бывает со мной. Когда же фейерверк закончился великолепным «солнцем», мы вернулись домой – среди ропота удовлетворения.

7 мая

Я нахожу известное удовлетворение в разумном презрении ко всему человеческому роду. По крайней мере, не поддаешься иллюзиям. Если Пьетро забыл меня – это кровное оскорбление, и вот еще одно имя на моих табличках ненависти и мщения…

Нет, таков, каков он есть, род человеческий мне нравится, и я люблю его и составляю часть его, и живу со всеми этими людьми, и от них зависит все мое богатство и все мое счастье.