Торнтон Уайлдер - Небо – моя обитель

– Да, – сказала миссис Маккой, – мне кое-что понятно. Только когда же вы все-таки начнете рассказывать ту, главную историю?

– Тяжело ее рассказывать. Это случилось в каникулы перед выпускным курсом, когда я учился в колледже...

– Каком колледже? – спросил Блоджетт.

– Баптистском колледже в Шайло, штат Южная Дакота, очень хороший колледж... Каждое лето я путешествовал по Миссури, Иллинойсу и Огайо, продавал «Детскую энциклопедию». Из города в город я ходил пешком или ездил на попутных машинах. И однажды я заблудился. Я был, видимо, где-то в двадцати милях к юго-востоку от Канзас-Сити. Стемнело, пошел дождь. Я зашел в фермерский дом и попросил разрешения переночевать в сарае. Фермер и его жена пригласили меня на кухню и угостили кофе с бутербродами. Они оказались методистами, в доме были еще три или четыре красивые девушки, их дочери; хорошо я их не мог разглядеть, поскольку близко к свету они не подходили. Но я все же заметил, что все они были очень красивые. Я решил про себя, что утром хорошо все осмотрю и запомню, а потом обязательно вернусь сюда. Я поблагодарил хозяев, пожелал им доброй ночи и ушел в сарай спать. – Здесь Браш вынул носовой платок и вытер лоб. – Сейчас начнется весьма деликатная часть, – сказал он, – и мне бы не хотелось оскорбить ваши чувства, но, насколько я понимаю, вы оба знакомы с интимной жизнью по личному опыту.

– Да, – сказал Блоджетт, – мы знаем худшее.

– Я проснулся в кромешной темноте от женского смеха; девушка то смеялась, то плакала. Она спросила, не хочу ли я есть. Ну, я всегда готов есть!..

– Хотите яблоко? – спросила миссис Маккой.

– Нет, спасибо, не сейчас... – Мы долго говорили. Она пожаловалась, что ей плохо живется на ферме. Я спросил, как ее зовут, и она ответила: «Роберта». Во всяком случае, звучало как Роберта. А это важно, вдруг она была Берта? А однажды в газете я встретил женское имя Герта. Наверняка какое-то из этих трех имен.

– А какая разница, как ее звали? – закричала миссис Маккой.

– Скоро увидите... Как бы то ни было, она заплакала, и я попытался успокоить ее. И тут я решил, что женюсь на ней.

Наступило молчание; кузина и кузен смотрели на Браша вопросительно.

Он повторил с выражением:

– И тут я решил, что женюсь на ней.

Блоджетт наклонился вперед и спросил тихим, сдавленным голосом:

– Ты обесчестил девушку?

Браш, побледнев, кивнул.

– Дай ему выпить! – взвизгнула миссис Маккой. – Дай ему выпить, ради Бога!

– Я не пью, – сказал Браш.

– Ремус, дай ему что-нибудь выпить, – кричала она все пронзительнее. – Он должен выпить. Не выношу, когда кто-то ведет себя как большой ребенок. Выпей сейчас же и перестань корчить из себя дурака.

Браш взял стакан и сделал вид, что пригубил пиво. К его удивлению, он почувствовал на губах слабый сладковатый привкус.

– Не тяните кота за хвост, – сказала миссис Маккой. – Чем все кончилось?

– Это, пожалуй, все, – продолжал он. – Я хотел было сказать этой девушке, что я назавтра вернусь и женюсь на ней, но она убежала в дом. Тогда я выбрался под дождем на дорогу и шел всю ночь. Я шел час за часом, обдумывая, что я скажу ее отцу и все такое. Но дело в том, что потом я не смог найти этот дом. Я десятки раз обошел все дороги с этой стороны Канзас-Сити. Я спрашивал у каждого о ферме методистов, что живут с дочерьми. Я поговорил со всеми почтальонами в округе, но все было напрасно. Теперь вы знаете, почему я не могу стать священником.

Все молчали.

– Так ты любишь девчонку? – спросил Блоджетт.

Брашу вопрос не понравился.

– Это совсем не важно, люблю я ее или нет, – сказал он. – Важно то, что я ее муж до гробовой доски. Когда двое людей так близки, как мы с ней, то ни один из них не может сблизиться с кем-то другим, прежде чем один из супругов не умрет.

Миссис Маккой свесилась с кровати и мстительно заглянула в его стакан.

– Вы не пьете! – закричала она. – Пейте. Не тяните. Пейте.

– Я не пью, миссис Маккой.

– Мне плевать, пьешь ты или нет. Кому говорю, пей.

Блоджетта испугала ее настойчивость. Он поднял бровь, делая знак Брашу, который выпил еще один глоток. Миссис Маккой угрожающе наблюдала за ним. Потом снова опустила ноги на пол, не меняя хмурого выражения лица, и медленно спросила:

– Хотите совет?

– Да, хочу.

– Ха-ха, я вас спрашиваю: хотите совет?

– Да.

– Чей? Мой?

– Да.

– Тогда слушайте! Внимательно! Поскольку вы сделали все возможное, поскольку вы не смогли найти девушку, поскольку девушка сама пришла к вам – так? – поскольку все обстоит так, как я сказала, забудьте об этом. Вы чисты. Вы свободны. Начните все снова. С самого начала.

– Я не могу. Вы что, не понимаете, что я уже женат?

– Что вы несете? Вы не женаты. У вас нет свидетельства о браке. Вы не женаты.

– Миссис Маккой, когда вы говорите, что я не женат, вы просто играете словами, потому как на самом деле я женат.

Миссис Маккой гневно взглянула на него и, качая головой, вернулась в прежнее положение на кровати.

Браш продолжал, не поднимая глаз:

– Во всяком случае, для меня здесь все ясно. И возможно, это значит, что мне не обзавестись семьей и американским домом. Иногда я боюсь: вдруг меня охватит такое уныние, что я заболею или еще хуже. Ведь болезнь – это и есть уныние. На этот счет у меня тоже есть теория. В соответствии с моей теорией всякая болезнь начинается, когда человек теряет надежду. Если человек обнаруживает, что он не такой хороший, как ему казалось, – в работе или в чем еще – или если он сделал ошибку и не может ее исправить, он постепенно заболевает. И на самом деле хочет умереть. Он уже не ждет завтрашнего восхода солнца. Он думает, что хочет жить, а в глубине души – нет. Я, пожалуй, обдумаю это получше в ноябре, когда у меня будет отпуск. А пока у меня есть прекрасный пример. Взгляните на меня: я так переживаю случившееся, что прошлой весной заболел гриппом. Я ведь до этого ни разу не болел. И еще одно – вы уж меня простите, – я никогда не употреблял слабительных, а теперь все время беру слабительные. Я точно знаю, с чем это связано. Я не хочу жить, пока не обзаведусь семьей и американским...

В этот момент не выдержала Марджи Маккой:

– Заставь его заткнуться. Черт возьми, сколько можно? Сколько можно говорить об одном и том же? Смени пластинку. Иначе я чокнусь... Эй вы, выпейте-ка еще. Н-е-ет! Пейте по-настоящему, а не мочите губы.

Браш сделал еще один глоток и поднялся на ноги.

– Думаю, мне пора, – сказал он. – Завтра я уезжаю в лагерь Моргана двухчасовым поездом. Спасибо за приглашение и за прием.

Он стоял истуканом в центре комнаты, дожидаясь, пока она подаст ему руку для прощания. Она встала и пошла к двери, виляя бедрами. Около двери она остановилась и оперлась спиной о стену. Оба мужчины смотрели на нее с тревогой.