Василий Ян - Молотобойцы

Федосейка Стрелок, обычно возивший письма в Москву и в грамоте довольно сильный, сидел среди мужиков и чинил конскую сбрую. Он осмотрел внимательно свиток.

– Придется печати сломать.

Развернув свиток, он медленно, по складам, прочел послание к серпуховскому воеводе.

Мужики хмурились, переминались.

– Чего теперь будем делать?

– А чего делать! – сказал Харька Ипатов. – Взялись за топоры – это не в бабки играть. Мое слово – письмо это запечатать, как было, отдать его Еремейке в зубы, и пущай везет к серпуховскому воеводе. А воевода тоже не дурак, чтобы сразу присылать сюда солдат и разорять крестьян. Он сперва пришлет сюда дьяка и подьячего, те нас допросят, дело наше рассмотрят. А мы всем сходом на одном станем: что мы будем пашню пахать, как отцы и деды наши пахали.

– Нет, не ладно сказал, – вмешался кузнец Тимофейка. – Письмо запечатать и послать воеводе – это верно. Только пускай повезет его не холоп Еремейка, а кто-либо из нас, и пусть воеводе челом ударит и все расскажет, как мы за наше правое дело стоим.

– Верно дед сказал. Пусть поедет к воеводе Федосейка. А Еремейку-казачка посадить в овинную яму и держать там, чтобы он до времени Меренкову не пожаловался.

С этим все согласились, и Федосейка с письмом к воеводе выехал в Серпухов.

Серпуховский воевода Очкасов, получив от Федосейки Стрелка письмо Меренкова о крестьянском непослушании приказу помещиков Челюсткиных, расспросил подробно Федосейку, выслушал все его заверения, что крестьяне бунтовать не хотят, а только просят оставить их работать около землицы, несколько раз промычал: «М-да-с…» – и приказал надеть на Федосейку ножные железы, обрить полбороды и полголовы и бросить в погреб.

– Ты тоже, смекаю, гнешь сторону воров и татей и их улещиваешь жить на старый свой корень.

Воевода хотел показать себя умелым усмирителем и великим воителем. Поэтому он приказал рейтарского полка капитану Дмитрию Гавриловичу Битяговскому, взяв двадцать рейтаров, поехать в сельцо Веселые Пеньки, «чтобы он, Битяговский, сам опрашивал и сыскал накрепко по святой непорочной Христове евангельской заповеди Господни ей-же-ей с записью всех порознь статьями, зачем гилем против господского приказу восстали, кто были зачинщики и огурщики». А для сыску и допросу дал в помощь поручика Вилима Фанзалена, подьячего Пахома Лаврова сына Портомоина и земского дьячка Федора Петрова сына Ляпина.

Всю ночь шел сильный дождь. Дороги размыло. Небольшой отряд капитана Битяговского с трудом плелся по глинистой вязкой почве.

Всадники растянулись гуськом. Когда приближались к сельцу Веселые Пеньки, капитан Битяговский приказал рейтарам подтянуться ближе и быть наготове.

В сумерках всадники въехали в рощу. Между деревьями мелькнуло несколько человеческих теней.

– Кто там бродит? Стой! – крикнул Битяговский.

Одна тень отделилась и приблизилась.

– Кто такие, говори!

– Мы пеньковские. А вы кто?

– А вот сейчас ты узнаешь, кто мы такие. Подойди ко мне. – Битяговский, держа в руке пистолет, подъехал к стоявшему перед ним крестьянину в кожухе с колом в руках.

– До усадьбы близко?

– Близко. Полверсты будет.

– А это что за люди с тобой?

– Да тоже пеньковские.

– Зови их сюда, и пойдете впереди к усадьбе.

– Это не можно. Нам велено здесь стеречь дорогу.

– Кем велено?

– Да мирским сходом.

– Сходом? Так вот кого вы слушаете? – И Битяговский полоснул мужика плетью по голове.

Мужик отскочил.

– Ребята, бьют! – крикнул он, отбегая в сторону, и все тени крестьян рассыпались и исчезли за деревьями.

Несколько рейтаров бросились за ними, но лошади вязли в мшистой почве и с трудом выбрались обратно на дорогу.

Битяговский выстрелил в сторону убегавших. Желтый свет блеснул в темноте, и выстрел гулко прозвучал в тихом лесу.

Приехав в усадьбу, капитан Битяговский нашел ворота на запоре, караульщики в щель опрашивали, кто такие и чего нужно, и, узнав, что прибыли рейтары для суда и расправы, распахнули ворота.

Приказчик Меренков впустил гостей в господские хоромы.

Рейтары расставили коней во дворе и вволю задали им сена и овса. Меренков жаловался, что крестьяне обложили усадьбу со всех сторон, подходили к воротам, хвалились «убить всех до смерти» и теперь поднимают другие деревни.

Утром Битяговский с рейтарами проехал по сельцу и, убедившись, что в избах людей почти нет, приказал трубить в трубу, чтобы крестьяне собрались из лесу. Когда никто не явился, Битяговский подпалил крайний, стоявший в стороне овин. «Когда увидят, что родное добро горит, то сбегутся». Овин запылал черным столбом, поднимавшимся в безветренном воздухе до серых нависших облаков. На опушке рощи показались группы крестьян, но когда к ним подскакали рейтары, крестьяне скрылись.

Поручик Вилим Фанзален получил приказание с десятью рейтарами проехать в рощу по следам крестьян, разведать, где они скрываются, и привести кого-либо для допроса. Поручик Фанзален, выходец из Голландии, прибывший в Московию искать подвигов и удачи в новой, сказочной для него стране, горячо взялся за дело. Десять рейтаров в черных бархатных рубахах и железных латах и касках, с копьями, переехав плотину, углубились в рощу. Фанзален на сером татарском коне ехал впереди рядом с толмачом. [26] Толмач – переводчик.

Через дорогу протянулась изгородь поскотины, где летом паслись телята. Ворота, сложенные из жердей, были заложены бревнами. Десяток крестьян стоял за изгородью. В руках у них были рогатины, косы и топоры на длинных рукоятках. Один держал большое фитильное ружье.

Фанзален вступил с крестьянами в переговоры.

На вопрос, зачем они ушли из своих домов в лес и заложили ворота, крестьяне отвечали, что в лесу «вольнее».

Фанзален удивился и спросил, почему они не идут, куда их посылает господин.

Они ответили:

– Живы в руки не дадимся, однова помирать, так лучше под солнышком.

Фанзален еще не понимал, в чем дело и откуда упорство.

– Но если вас будут хорошо кормить, дадут чистые избы, разве не лучше работать на заводе?

Толмач перевел, и крестьяне загудели:

– Вот чего сказал! Стали бы мы здесь в похоронках укрываться, если бы нам дали белые избы и сытные харчи… Этак всяк из нас пошел бы на завод. Только рудокопщики весь день бьются в мокряди, плавильщики обжигаются около печей, – работа коневня, а кормятся одной тюрей.

– А что такое тюря? – не понимал Фанзален.

Толмач объяснил:

– Порежут мелко старого аржаного хлеба, польют водой или квасом, накрошат, коли есть, луку, – вот тебе и тюря.

Фанзалену было двадцать лет, он хотел подвигов, мечтал о схватках с бешено налетающими татарами, а здесь перед ним стояли смирные крестьяне, в рваных кожухах, в лыковых лаптях, угрюмо просящие, чтобы их оставили в покое. Он повернул коня, но вспомнил наказ капитана Битяговского и потребовал дать ему выборного. Крестьяне вытолкали вперед глубокого старика Савуту Сорокодума, опиравшегося на топор, насаженный на длинную рукоять.