Френсис Фицджеральд - Издержки хорошего воспитания (сборник)

Она притянула к себе его лицо и нежно поцеловала.

– Вот это воображение! – тихо и едва ли не завистливо проговорила она. – Хочу, чтобы ты всю жизнь баловал меня такими сладостными обманами!

Голоса негров сонно удалялись, выводя уже слышанный ею мотив:

– А что было в мешках? – шепотом спросила она.

– Флоридский грунт, – ответил он. – По крайней мере, в этом, да и кое в чем другом, я тебя не обманул.

– Кое о чем другом я догадываюсь, – сказала она и, привстав на цыпочки, поцеловала его в подтверждение этих слов.

В 1915 году Хорасу Тарбоксу стукнуло тринадцать. В тот самый год он сдал вступительные экзамены в Гарвард, получив отличные оценки по творчеству Цезаря, Цицерона, Вергилия, Ксенофонта и Гомера, а также по алгебре, геометрии, тригонометрии и химии.

Через два года, как раз когда Джордж Майкл Коэн сочинял свою знаменитую песню «Там, за морями» [7] «Over There» (1917) – патриотическая песня бродвейского драматурга и композитора Джорджа Майкла Коэна (1878–1942), популярная и в Первую, и во Вторую мировую войну. , Хорас, на две головы опередивший по успеваемости остальных второкурсников, подбирал материалы к докладу «Силлогизм как устаревшая схоластическая форма», а во время битвы при Шато-Тьери он сидел за письменным столом и размышлял, стоит ли дожидаться семнадцатого дня рождения, прежде чем взяться за цикл статей «Прагматический уклон в неореализме».

Некоторое время спустя какой-то газетчик сообщил ему, что война закончилась, и Хорас искренне обрадовался, поскольку это означало, что издатели – братья Пит в ближайшее время выпустят в свет очередной тираж «Усовершенствования восприятия у Спинозы». Война – штука в своем роде неплохая, делает молодых людей самостоятельными, или что-то в таком духе, но Хорас уже понял, что никогда не простит президента за то, что тот дозволил духовому оркестру греметь у него под окном в день лжеперемирия [8] Из-за ошибочной телеграммы Роя Говарда, президента агентства Юнайтед Пресс, ликование по случаю окончания Первой мировой войны началось в США за четыре дня до того, как перемирие было в действительности подписано, – 7 ноября 1918 г. вместо 11 ноября. , в результате чего он выпустил три важнейших предложения из своей работы «Немецкий идеализм».

На следующий год он отправился в Йель получать магистерскую степень.

Ему тогда исполнилось семнадцать, был он строен и высок, сероглаз и близорук и всем своим видом выражал полную отстраненность от всякого оброненного им слова.

– У меня ни разу не возникло ощущения, что мы с ним беседуем, – разливался перед преисполненным сочувствия коллегой профессор Диллинджер. – Никак не избавиться от чувства, что разговариваешь с его представителем. Так и ждешь, что он сейчас скажет: «Хорошо, я посоветуюсь с самим собой и все выясню».

И вот в этот момент жизнь с полнейшим беспристрастием, так, будто Хорас Тарбокс был каким-нибудь мясником мистером Гузкой или шляпником мистером Картузом, протянула руку, ухватила его, перевернула, расправила и раскатала, как штуку ирландского кружева на субботней ярмарке.

Продолжая в традиционном литературном ключе, скажу, что первопричиной всех этих событий явилось то, что давным-давно, еще в колониальные времена, отважные пионеры добрались до одного лысого местечка в Коннектикуте и задались вопросом: «Ну и что бы нам тут такое построить?» – на что самый отважный из них ответил: «А построим-ка городок, на котором театральные антрепренеры смогут обкатывать новые музыкальные комедии!» Как потом на этом месте возник Йельский университет, на котором с тех пор и обкатывают музыкальные комедии, – это уже общеизвестная история. Словом, в один прекрасный декабрьский день в театре «Шуберт» играли комедию «Давай трогай!», и все студенты дружно вызывали на бис Маршу Медоу, которая спела в первом акте песенку про Беспечного Болвана, а в последнем представила зыбкий, трепетный, неповторимый танец.

Было Марше девятнадцать. У нее не выросло крыльев, однако все зрители сходились на том, что ей и не надо. Она была натуральной блондинкой и не красилась, даже выходя на улицу при полном свете дня. Помимо этого, она была ничем не лучше большинства других женщин.

Так вот, Чарли Мун посулил ей пять тысяч сигарет «Пэлл-Мэлл», если она нанесет визит Хорасу Тарбоксу, выдающемуся интеллектуалу. Чарли учился в Шеффилде на последнем курсе, с Хорасом они были двоюродными братьями. Связывали их взаимная любовь и взаимная жалость.

В тот вечер Хорас был особенно занят. Ум его терзала неспособность француза Лорье сполна оценить значение неореализма. Так что единственной его реакцией на негромкий отчетливый стук в дверь кабинета стало размышление о том, может ли стук существовать в отсутствие воспринимающего его уха. Хорас отметил про себя, что его вроде как сильнее и сильнее сносит к прагматизму. Хотя на деле в тот самый момент его стремительно сносило к совсем иному, – правда, сам он об этом не подозревал.

Стук отзвучал, потом протекли три секунды, и он повторился.

– Войдите, – механически произнес Хорас.

Он услышал, как отворилась и захлопнулась дверь, однако так и не поднял глаз от книги, над которой сидел, склонившись, в кресле у камина.

– Положите на кровать в соседней комнате, – сказал он рассеянно.

– Что положить на кровать в соседней комнате?

Песни свои Марша Медоу проговаривала речитативом, а в разговоре голос ее звучал, как перебор арфы.

– Чистое белье.

– Не могу.

Хорас нетерпеливо заерзал в кресле:

– Как это не можете?

– Да потому, что у меня его нет.

– Гм! – откликнулся он запальчиво. – Ну так ступайте и принесите.

По другую сторону камина стояло еще одно кресло. Хорас, как правило, перебирался туда по ходу вечера – ради разминки и разнообразия. Одно кресло он окрестил Беркли, другое – Юмом [9] Джордж Беркли (1685–1753) и Дэвид Юм (1711–1776) – британские философы. . Тут он вдруг услышал такой звук, будто нечто шуршащее и невесомое опустилось на Юма. Он поднял глаза.

– Ну, – сказала Марша с самой очаровательной своей улыбкой, которую использовала во втором акте («Ах, так вашей светлости понравился мой танец!»), – ну, Омар Хайям, вот и я в пустыне с песней на устах [10] Стихи в тени деревьев в знойный май, Кувшин вина и хлеба каравай, И ты в пустыне с песней на устах — Да, для меня пустыня это рай. ( О. Хайям. Рубаи. Пер. Э. Фицджеральда. Пер. О. Румера .) .

Хорас уставился на нее в отупении. В первый миг он было усомнился: а не является ли она всего лишь плодом его воображения? Женщины не вламываются в комнаты к мужчинам и не усаживаются на их Юмов. Женщины приносят чистое белье, садятся в автобусах на место, которое вы им уступили, а потом, когда вы дорастаете до того, чтобы надеть оковы, выходят за вас замуж.