Надежда Тэффи - В стране воспоминаний. Рассказы и фельетоны. 1917–1919

– Знаете, что крестьяне не желают обрабатывать поля, что их мутят какие-то пришлые солдаты, очевидно, по чьему-то приказанию подготовляющие в недалёком будущем голодные бунты, грабежи и погромы?

– Вы знаете, что около Николаева крестьяне облили смолой и керосином двенадцать конокрадов и сожгли их, а сами дико бесновались вокруг пылающих живых костров?

Знаю всё. И думаю, что они не съели этих жареных конокрадов только потому, что не были голодны. На будущий год съедят.

– Чаво там, – скажут, – они ведь не из нашей деревни, их есть можно.

И чем хуже и страшнее, и противнее всё то, что мы видим, тем более мы должны радоваться, что свершилась наконец революция, что теперь открыт путь к свободной борьбе со злом.

Какой хирург огорчился бы, если бы, вскрыв живот пациенту, умирающему от аппендицита, увидел гнойник, а не букет роз?

И чем хуже и злокачественнее окажется гнойник, тем благославеннее хирург, решившийся на операцию, и тем серьёзнее его долг довести дело до конца.

И все те, которые скорбят и вопят, и кричат о разрухе, в сущности, понимают это.

Спросите у них:

– Вы, может быть, хотите возвращения к старому?

– Господи! Что вы говорите! Конечно, нет.

Потому что каждый понимает, что возврата нет, что операция была предпринята, когда Россия уже умирала.

Нет, они возврата не хотят, но то, что делается, им не нравится.

Как это так, вдруг такие непорядки?

Солдатики не воюют, мужички не дают хлебца. И все такие невежливые, в трамвае толкаются, прямо какие-то невоспитанные!

Нет, скорее-скорее уехать куда глаза глядят. А когда всё кончится и устроится, тогда можно будет вернуться и зажить в обновлённой России со всеми удобствами.

А сейчас так тяжело бороться!

– Так почему же вы недовольны солдатами, которым тоже ведь «тяжело бороться»? Которые тоже надеются, что дело как-нибудь и без них уладится.

Всей душой стремясь уехать куда глаза глядят, открыто отстраняясь от всякого участия в тяжёлом и великом подвиге строительства новой жизни, не причисляем ли мы себя с циничной откровенностью к лику дезертиров?

Многие думают, что роль революционного гражданина непременно должна быть только яркой, видной и блестящей.

– Быть вожаком, оратором, произносящим зажигательные речи, руководителем движения, вдохновителем толпы, мудрым политиком, выбирающим и решающим повороты истории, – ничего этого я не могу и не умею, так уж лучше мне совсем уйти.

А если не умеешь и сознаёшь, что не можешь, – тогда иди в толпу, в почву земли.

«Любовь не ищет своего», – как говорил апостол Павел. Если любишь родину, не ищи и ты своего, хотя бы даже в выгодной позе перед народом.

Если позовут те, кому мы верим: «Граждане, выходите на улицу!» – выходи. Ты нужен, как одна из единиц, составляющих толпу, – иди и будь единицей.

И если позовут: «Граждане, жертвуйте!» – жертвуй, отдавай всё, что сможешь отдать.

В разговоре на улице, в беседе с друзьями, в митинговой толпе, везде, где услышат тебя, – если только скажешь то, что велит совесть, и то уже можешь считать, что сделал нечто, вбил маленький камешек (какой Бог послал) в широкую мостовую нашего великого пути.

Сделал, что мог, и не отказался от малого в погоне за великим.

И если рухнет всё, и вместо триумфальной колесницы повезут по нашему великому пути только чёрные трупы, – пусть бы каждый из нас мог сказать:

– В этом падении моего толчка не было. Слабы мои силы и малы, но я отдал их все целиком. Я был простым, рядовым работником, простым солдатом, защищающим свободу, как мог и чем мог. И я не отрёкся от неё и не убежал. Дезертиром я не был!

C буквой «ять» скандал!

Признана контрреволюционной и изъята из обращения.

Всякий гражданин, хоть сколько-нибудь дорожащий народной свободой, должен избегать всякого общения с этой буквой.

Ходят тёмные слухи. Говорят, что Бурцев разыскал «ять» в списках охранного отделения.

Говорят ещё больше. Говорят, будто тот таинственный провокатор, обнародование имени которого заставит ахнуть не только Европу и Америку, с прилегающими к ней островами, есть не кто иной, как буква «ять»!

Кто бы подумал!

Недаром молодёжь, чистая, свежая и горячая, так всегда ненавидела её!

В моей жизни она также успела сыграть свою гнусную роль. Из всех провокаторов только ей удалось поймать и предать меня.

Мне было тогда только одиннадцать лет. Я держала вступительный экзамен в гимназию.

– Мальчик пошёл в училище, – продиктовала мне высокая и злая учительница-людоедка.

«Мальчик пошёл в училищy», – написала я дрожащей рукой.

– Почему через ять? – закричала людоедка.

Я не знала, почему, но чувствовала, что из приличия нужно выставить какие-нибудь веские причины, и сказала:

– Потому что мальчик пошёл.

Умнее я ничего не могла придумать.

Но людоедка молчала и злобно ела меня глазами.

Тогда я пошла на отчаянность.

– Это не «ять», – сказала я.

– Не я-ать?

Людоедка поднесла тетрадь к самому моему носу.

Ничего не поделаешь. Это было ять!

Нагло подбоченившееся, с растопыренными рогами «ять».

Оно провалило меня.

Конечно, я тогда <���была> молода и неопытна и понятия не имела о провокации.

И вот как изменилась наша судьба!

Я – гражданка свободной России, а её уличили и погнали к чёрту.

Торжествует правда, и зло наказано.

Теперь для полного торжества правды следовало бы вернуть всех тех мучеников, которые были в своё время изгнаны за непризнание проклятой буквы. Вернуть их и водворить снова на лоно родных гимназий. Пусть пребывают там в почёте и уважении до скончания дней своих.

Когда изгнание «ять» было только в проекте, многие люди, очевидно старорежимного уклона, высказывали догадки:

– Это Мануйлов для того делает, чтобы не так в глаза бросалось, что министры безграмотны.

Но это умозаключение не заслуживает, конечно, никакого внимания в виду таинственного намёка Бурцева и т. д.

Когда Мануйлов занял пост министра народного просвещения, многие из нас жалели его за то тяжёлое бремя, которое он взвалил на свои плечи.

Сколько спешной, ответственной работы взял он на себя!

За что он примется прежде всего?

Ведь дело такое спешное!

Может быть, придётся прибегнуть к общественной помощи, организовать какие-нибудь «летучие отряды грамотности».

Как ввести немедленно всеобщее равное образование?

Через год, через полтора не должно быть ни одного неграмотного человека в России.

Довольно мы умилялись над тем, что: