Сергей Максимов - Бунт Дениса Бушуева

– Так улепетывайте из Москвы.

– Да я уж и то подумываю…

Поговорив минут пять, они разошлись.

Вечером Денис поехал в библиотеку имени Белинского для первой встречи со своими подшефными литкружковцами.

В тесном читальном зале библиотеки находилось человек тридцать юношей и девушек. Все они с нетерпением и волнением ждали прославленного писателя. Известно, что все знаменитости, как правило, многое утрачивают в глазах поклонников при близком знакомстве. Создав в своем воображении что-то исключительное, люди вдруг встречают обыкновенного человека и – разочаровываются. Не составлял исключения из этого правила и Денис Бушуев. Жадные взгляды молодежи искали в нем чего-нибудь необычного, но, кроме его огромного роста, ничего не могли подметить. И позже, в разговоре, они тоже не заметили ничего особенного – говорит, как говорят тысячи интеллигентных людей, с той лишь разницей, что у Дениса сильно чувствовался волжский акцент – он говорил на «о».

Бегло познакомившись с молодежью, Бушуев сразу же предложил послушать их, а молодежь только этого и ждала. Один за другим юноши и девушки стали читать свои стихи и рассказы. И, слушая их, Денис уловил одну удивительную особенность: ребята прекрасно понимали – как и что надо писать в расчете на то, чтобы попытаться пристроить свою вещь в печать. Ни один из них ни на йоту не отступил от принятого стандарта, которым пользовались и крупные писатели. Если дело шло о заводе, то непременно упоминалось и о социалистическом соревновании, и об ударниках, и о необходимости выполнить производственный план. Если тема была колхозная, то разговор шел, главным образом, о передовиках сельского хозяйства – о доярках, бригадирах, о коммунистах-председателях колхозов и, конечно, о врагах, пытающихся помешать колхозному строительству. А над всем, почти в каждом стихотворении и в каждом рассказе, царил Сталин, с избитыми эпитетами «дорогой», «мудрый», «любимый»…

Все, что читалось, было очень слабеньким. Из всех ребят Денис сразу выделил лишь одну пятнадцатилетнюю девочку Нину Савельеву. Эта курносенькая, веснушчатая и неказистая на вид девочка обладала несомненным талантом. Польщенная особым вниманием Бушуева, она вдруг призналась, что уже три ее рассказа помещены в печати – в детском журнале «Мурзилка».

– Да я вам могу показать… – покраснев, как маков цвет, сказала она и, суетливо достав из брезентового портфельчика три номера «Мурзилки», протянула их Денису.

Денис перелистал рассказы девочки и снова отметил про себя, что Нина очень способная. Она умела находить меткие, своеобразные сравнения, подбирала точные и красивые эпитеты и прекрасно строила диалог. Плохо было одно: все рассказы были построены по одному образцу: мальчики-пионеры или девочки-пионерки непременно совершали в конце каждого рассказа какой-нибудь удивительный, героический поступок.

Бушуев осторожно намекнул – а нет ли у Нины других рассказов или стихов, не предназначенных для печати. Оказалось, что есть. И не только – у нее, а почти у всех оказались они. Особенно много было лирических стихотворений, где не было ни заводов, ни колхозов, ни Сталина.

Читка и обсуждение прочитанного затянулись, и разошлись только в двенадцатом часу ночи. Шагая по Остоженке к Крымской площади, Бушуев не переставал дивиться на то, с какой безошибочной точностью ребята делили свои произведения на те, что могут попасть в печать, и на те, что писались, как принято говорить, – «для себя».

– Стихи «для души»… – вспомнил Денис выражение Нелли Кистеневой. Это было давно, в ту пору, когда Денис только начинал свой писательский путь. – Даже дети понимают, что предназначается для печати, а что – «для души», – с горечью думал Бушуев.

На углу Кропоткинского переулка и Остоженки он наконец отвлекся от этих невеселых мыслей и подумал о том, что за Ниной Савельевой надо последить и помочь талантливой девочке развить писательский дар.

По широкой улице, хрустя шинами, мчались автомобили, где-то внизу, под землей, с глухим грохотом шел поезд метро. Темное звездное небо за Москвой – рекой полыхало багряным заревом: Парк культуры и отдыха еще жил кипучей и шумной жизнью, несмотря на поздний час.

Бушуев на несколько дней уехал по делам Союза писателей в Ленинград. Но вернулся, не закончив дел. Вот как это случилось.

Рядом с дачей Бушуева отстроился контр-адмирал Топиков – тучный и угрюмый старик, ворчливый, всегда и всем недовольный. Переехал он в новый дом вскоре после того, как Денис вышел из больницы, но почему-то ему долго не могли поставить телефон. Когда Бушуев уехал в Ленинград, Топикову наконец провели телефон. А так как земли у Дениса было много и забор был предлиннющий, то Топиков, чтобы не огибать забора, приказал рабочим поставить один столб на земле Бушуева.

На даче Дениса находились в это время Настя да Ананий Северьяныч; шофер Миша был вместе с Бушуевым в Ленинграде – поехали они в Ленинград на новой машине, только что купленной.

Когда рабочие явились в сад Бушуевых со столбом, перепуганный Ананий Северьяныч метнулся было к адмиралу с жалобой, но сробел, вернулся назад и волчком завертелся вокруг рабочих, уже начавших копать яму.

– Окаянные! – визжал Ананий Северьяныч. – Что вы, стало быть с конца на конец, делаете?.. За такие поганые дела под суд пойдете!..

– Наше дело, папаша, маленькое: прикажут – выполняй.

– Земля-то – чья? – тряся бороденкой, вопрошал старик. – Сына мово, а не едмеральская… Стало быть…

– Стало быть, папаша, и пущай твой сын с адмиралом воюет… – заметил пожилой рабочий.

– Так сына-то нет…

– Да что тебе, сивому мерину, жалко, что ль, что на твоей земле столб стоит? – возмутился молодой рабочий. – Экой частник ты, право… Теперь частной собственности, папаша, нету, не должно быть.

– У кого нет, а у мово сына – есть! – визжал старик. – А едмерал ваш без стыда и совести – лезет на чужую землю.

Беде помогла Настя. Она догадалась позвонить композитору Крынкину (Лапшина уже не было, он уехал в Польшу). Возмущенный Крынкин немедленно связался по телефону с Ленинградом и, ругая на чем свет стоит нахального адмирала, пожаловался Денису – спайка у новых собственников была крепкая.

Если бы такое самоуправство проявил кто-нибудь другой из соседей Бушуева, то, всего вероятнее, Денис не обратил бы на это никакого внимания – ставь хоть сто столбов. Грубого чувства собственности Денис был совершенно лишен. Но адмирал на второй же день своего приезда сумел жестоко обидеть девочку-колхозницу, свою новую прислугу, чем вызвал к себе бешеную ненависть Дениса. С помощью связей адмирал замял скандальное и грязное дело, но в лице Бушуева навсегда нажил непримиримого врага.