Дафна Дюморье - Дух любви

Мэри не проявляла ни малейшего интереса к молодым людям Плина и предпочитала заниматься домом, всегда готовая выполнить любое желание отца и матери.

В один прекрасный день Филипп за обедом объявил о своем намерении поступить рассыльным в судовую контору Хогга и Вильямса в Плине.

Отец в недоумении посмотрел на него.

– Ты не хочешь вместе с братьями работать на верфи? – спросил он, озадаченный решением сына.

– Нет уж, благодарю, – невозмутимо ответил Филипп. – Я уже переговорил с мистером Хоггом, и он готов меня взять. Первое время плата будет невелика, но, если я ему подойду, он ее повысит.

– Господи помилуй, – сказал отец, откидываясь на спинку стула. – Вот так пойти и самому все устроить. – Он втайне гордился независимостью сына.

– А ты что скажешь, Джанет? – Томас посмотрел на жену.

– Я думаю, Филипп знает, что ему нужно, – ответила Джанет. – По-моему, он всегда будет идти по жизни своей собственной дорогой и получать то, что ему нужно. Не знаю только, принесет ли это ему счастье.

Она взглянула на младшего сына, русоволосого, с узкими, глубоко сидящими глазами. Филипп поднял на нее взгляд и снова потупился. Джанет уже давно чувствовала в нем скрытую антипатию и к себе самой, и ко всему, что она любит. Собственное дитя заронило зерно сомнения и страха в ее сердце. С неуверенностью и чем-то похожим на ужас смотрела она в отдаленное будущее. Но, вернувшись мыслями в настоящее, она стала думать о Джозефе, которого отделяло от нее бескрайнее море. Успеет ли он вернуться ко дню ее рождения в апреле? Ему всегда доставляло ни с чем не сравнимую радость проводить этот день наедине с ней. Они использовали его как предлог для первого в году пикника.

Конечно, весной Джозеф вернется в Плин. Время от времени она получала от него весточки из огромных портов, разбросанных по всей Америке, и тогда ходила, крепко прижав к себе письмо – ведь оно было частью его самого. То были необыкновенные, страстные письма, дышавшие любовью к морю, восхищением жизнью, которую он ведет. В них говорилось о выпадающих на его долю трудностях, о суровой погоде, о не прекращающейся с утра до ночи работе, которая не оставляет времени на размышления, о схватке со штормом, налетевшим на них в центре Атлантики, когда его товарищи боялись неминуемого конца, а сам он, промокший, уставший, измученный болью во всех членах, испытывал восторг и молитвенное преклонение перед тяжелым и опасным призванием, которое ему посчастливилось избрать. Но, несмотря на все это, он чувствовал, что ему недостает ее, недостает ежечасно, ежеминутно. Он писал, что упорно работает, с пылом вникая в каждую мелочь, чтобы как можно скорее стать настоящим моряком. Капитан Коллинз обучал его навигационной науке, и Джозеф был уверен, что в недалеком будущем это поможет ему получить удостоверение второго помощника, но прежде, согласно правилам министерства торговли, ему надлежит провести четыре года юнгой. Надо набраться терпения и ждать. Какой бы новый вид ни открывался перед его глазами, он всегда думал о ней и страстно желал, чтобы она была рядом и разделила с ним его чувства. По ночам он искал звезду, которая, по его расчетам, может светить в Плине над ее головой, и молил эту звезду хранить ее до его возвращения.

Так все первые месяцы года Джанет жила в ожидании письма с известием о том, что в апреле он вернется. Наконец пришло письмо, в котором не говорилось о точной дате его возвращения, зато была приписка: «В кубрике висит календарь, и 10 апреля я отметил на нем красным крестом. Когда мои товарищи спросили, что это значит, я ответил, что к этому дню должен быть в Плине, потому что дал слово женщине моего сердца, и никакие шторма Атлантики не помешают мне его сдержать».

Это было последнее письмо, которое получила Джанет, и март уже подходил к концу. В Плине со дня на день ожидали возвращения «Фрэнсис Хоуп». Теперь Джанет каждый вечер поднималась к развалинам Замка и, заслонив рукой глаза от солнца, ждала, не появится ли на горизонте белый парус.

Иногда с ней приходила Лиззи или, если выдавалось свободное время, один из мальчиков, а однажды рядом с женой стоял Томас, горделиво разглядывая море в подзорную трубу, купленную специально для этого случая.

Девятого апреля Джанет, чувствуя тяжесть на сердце, поднялась на вершину холма и два часа простояла у развалин стены; восточный ветер развевал ее волосы и юбки, далеко внизу разбивались о скалы зеленые волны с белыми барашками.

Это означало, что из-за встречного ветра кораблю будет нелегко подойти к Плину. Она все ждала и ждала, но вот солнце, подобно гонимому ветром огненному шару, скрылось за слоистыми облаками, над трубами закурился дым, в домах зажглись лампы, и сумерки сгустились над Плином, скрыв море от ее глаз.

«Фрэнсис Хоуп» так и не пришла. Тогда Джанет повернулась спиной к морю и стала спускаться по крутому холму туда, где вдоль сточных канав, вынюхивая пищу, бегали собаки, шумно играли дети, а в дверях домов стояли мирные, довольные своим уделом люди без лишнего бремени на плечах и морщинок под глазами.

В Доме под Плющом через занавеси пробивался свет, над трубой вился дым. Муж и дети ждали ее, стол был накрыт к ужину.

На стене тикали часы, все было как всегда. Она смотрела на их славные, счастливые лица, слушала беззаботные разговоры, в которых не было и тени беспокойства.

«Они мои, – думала она, – а я их. Но сердце мое заключено в недрах раскачиваемого волнами корабля, а мысли целиком принадлежат моему любимому».

Вечер кончился, огонь в камине почти угас, свечи догорели. Дети разошлись по своим комнатам, и Джанет снова легла рядом с Томасом на кровать, которую они делили уже почти двадцать пять лет. Она вновь видела себя молодой женой, прижавшейся к его сердцу и обвивавшей руками его шею, а ведь ему было уже около пятидесяти, и лицо его, покоившееся рядом с ней на подушке, покрывали морщины – следы прожитых лет.

Возможно, момент жизни бесконечен, и даже сейчас ее молодость продолжает безмятежно спать в объятиях Томаса где-то там, на другом временно́м уровне, как неумирающая зыбь на поверхности спокойной воды.

Почувствовав прилив тихой нежности к мужу, она взяла его руку и приложила к своему сердцу.

Но он что-то глухо пробормотал, беспокойно шевельнулся во сне и, тяжело вздохнув, повернулся к ней спиной. Тогда Джанет осторожно отвела его руку и, посмотрев на свет, пробивающийся сквозь занавеси, увидела ту самую звезду; у нее отлегло от сердца, и она спокойно заснула.

Перед самым рассветом ее разбудил какой-то слабый звук: что-то ударилось об оконную раму. Она села на кровати, увидела крадущийся в комнату серый рассвет и плоский серый камушек, лежащий у ее ног.